Маленькая рыбка. История моей жизни  - Лиза Бреннан-Джобс

– Фрейд бы в гробу перевернулся, – шутил он.

Уговоры заняли несколько месяцев, но я наконец убедила отца и Лорен принять участие в сеансе групповой терапии. Мне не давала покоя безумная идея, что доктор Лейк мог сказать им что-нибудь или, наоборот, многозначительно помолчать, чтобы они что-нибудь сказали – и сразу поняли все. Тогда они согласятся с моими требованиями (разумными, как мне казалось): купить диван, желать мне спокойной ночи, починить отопление. В его присутствии они не смогут отрицать справедливость моих обид.

И отец и Лорен оделись подчеркнуто аккуратно. Какой чинной парой они казались, когда вошли! От Лорен пахло мылом и свежевыглаженным бельем, она была в кипенно-белой блузке и маленьких очках в золоченой оправе, подаренных отцом. Он надел новую черную рубашку и джинсы без дыр. И как будто только что постригся.

Доктор Лейк расставил вокруг деревянного стола четыре деревянных кресла с мягкими черными подлокотниками. Отец с Лорен сели, держа спину прямо. В общении с доктором Лейком я давно отбросила всякую формальность и надеялась, что его вельветовые штаны, плюшевые манеры и его кабинет, обстановка которого, несмотря на беспорядок, была тщательно продумана, подействуют на них расслабляюще.

– Мы собрались, чтобы поговорить о Лизе, – объявил доктор Лейк.

Молчание. Я знала, что доктор Лейк спокойно относится к долгому молчанию, и бывало, мне приходилось долго ждать, пока он заговорит, – неловкая пауза тянулась дольше всех разумных пределов.

Я откашлялась.

– Я чувствую себя очень одинокой, – сказала я. – Я надеялась, что вы… что мы сможем как-нибудь с этим разобраться, – я замолчала и посмотрела на Лорен – ее лицо было совершенно неподвижно, словно было ненастоящим лицом, а маской.

– Мне ужасно одиноко, – я предприняла новую попытку.

Они все так же молчали.

Я посмотрела на доктора Лейка: тот тоже молчал.

Мы ждали. Мне захотелось, чтобы у меня было меньше желаний, меньше потребностей, чтобы я была одним из тех растений с клубком сухих корней и копной мятных листьев, что могут выжить при самом малом количестве влаги и воздуха.

Эта пауза стала казаться мне вечностью, и я разрыдалась. Я надеялась, что это смягчит их, что моя несдержанность, мои слезы, сутулость, неопрятность помогут им перестать сдерживать себя. Я не была идеальной, и от них мне это было не нужно.

Наконец Лорен заговорила.

– Мы просто холодные люди, – сказала она.

Она произнесла это сухо, будто давала официальное разъяснение.

Разве так можно говорить? Первое, что мне пришло тогда в голову. Куда позже я удивилась тому, что она осмелилась это сказать. Как хорошо было бы знать о собственных недостатках и без тени смущения сообщать о них остальным. Ее голос прозвучал невозмутимо. А я-то надеялась пристыдить их за то, что не подпускали меня к себе. Но теперь мне самой было стыдно: я все это время закрывала глаза на простую истину.

Как очевидно – они просто холодные люди! Слезы высохли сами собой: так это было прозрачно, ясно. Я посмотрела на отца – тот молчал. Но он не холодный, подумала я; он просто сдерживает свою любовь, и я не могу предсказывать или контролировать ее проявления. Но, возможно, в конечном счете это и называлось холодностью.

Отведенное нам время истекло. Мы друг за другом вышли из кабинета. Доктор Лейк удивил самого себя – об этом он рассказал мне впоследствии, – сказав им по пути из кабинета в приемную:

– Вы в точности такие, какими я вас представлял.

♦

– Тебе нужно довериться жизни, – сказал отец тем вечером, заходя ко мне в комнату.

Я сидела за столом и делала карточки для запоминания: мелким почерком переписывала на них свои школьные заметки.

– Если ты станешь доверять интуиции, прислушаешься к ней, она заговорит громче. Ты когда-нибудь слышала о принципе «здесь и сейчас»?

О чем он говорил? Вроде бы о том, чтобы жить настоящим. Но мне нужно было делать домашнюю работу. По большей части она была скучной, но меня мотивировала мысль о поступлении в Гарвард. Быть здесь и сейчас означало быть несчастной.

– Лиз, – сказал он.

– Что?

– Тебе нужно покурить травы, – ответил он.

Я была чересчур серьезна – на это он намекал. Но я не доверяла ему. Я училась в предпоследнем классе, оценки были важны.

– Я покурю с тобой, – сказал он. – Если хочешь.

– Нет, спасибо, – ответила я. Он хотел, чтобы в этом дурмане я забыла о своих целях (так мне казалось). А потом он сказал бы: «Видишь, оно того не стоило».

– Когда-нибудь ты станешь хиппи, – он подвел итог. – Поверь мне.

– Нет, не стану, – ответила я.

Я знала, что он подразумевал умиротворение и умение расслабиться. Но с хиппи я познакомилась раньше, чем с ним: эти люди носили коричневые одежды и не стриглись. При воспоминании о них я чувствовала привкус пыли во рту.

– Как знаешь, – сказал он и пружинящим шагом вышел из комнаты.

На ногах у него была пара «биркенштоков»; он насвистывал, будто демонстрируя, как сам он был счастлив и умировтворен.

Ночью мне снилось, что мой одноклассник по имени Джош, которого я едва знала, вместе со мной парит над холмами – складками, уходящими за западный горизонт. С Джошем мы встречались на уроках английского и в редакции школьной газеты, но очень редко разговаривали друг с другом. Во сне у нас были специальные рюкзаки, державшие нас в воздухе. Мы лениво покачивались над землей, глядя вдаль, на Сан-Франциско – на шпили сверкающих на солнце небоскребов, косые арки викторианских домов пастельных оттенков и Тихий океан, ясный и мирный, далеко позади них, набегавший волнами на берег. Город казался ярче, чем в жизни; он был далеким и близким одновременно, будто бы мы смотрели на него через видоискатель. Так бывает при некоторых погодных условиях: предметы на расстоянии кажутся далекими и в то же время близкими.

Во сне я посмотрела на Джоша, и у меня из груди, точно воздушный шарик, стала подниматься радость. Я была так взбудоражена, что пришлось потрудиться, чтобы выговорить, а не выпалить:

– Полетели.

И мы медленно, петляя в воздухе, поплыли к гигантскому мегаполису – самому удивительному из всех городов, что я знала.

Следующим утром, перед тем как в класс вошла миссис По, я перегнулась через парту и тронула Джоша за плечо.

– Эй, ты мне сегодня снился.

Он повернулся ко мне.

– Ого-го, – произнес он, улыбаясь. – И о чем был сон?

– Мы летели в Сан-Франциско. Парили в воздухе. У нас были специальные рюкзаки, чтобы не упасть.

– Надо заняться этим, – сказал он. – Надо… – но тут зашла миссис По, Джош отвернулся, и урок начался.