Ненасыть - Ирина Сон

от прошлого, это самая никчемная вещь! Ничто! – смеется Зет.

– Увы, Марина Викторовна. Все это время вы шли не тем путем. Человек не должен бежать от своих желаний, он должен их принимать. Желания вскрывают суть людей, позволяют заглянуть в самые глубокие закоулки души. Способность остановиться и отказаться от желания показывает волю. Но вы с самого начала не прислушивались к своим желаниям, а когда прислушались… Что ж, тут бессильны даже боги. Впрочем, у вас есть последняя попытка. Вы можете пойти со своими сыновьями. Дорога младшего для вас уже давно закрыта, но вот старший… – Юфим оглядывается на груду перьев, и та в ответ шевелится, когтистая лапа тянется к окровавленной голове, цепляется за волосы. Вадик хрипит, глядя на Серого полными боли глазами, отрезает острыми когтями прядь за прядью. В хрипе Серый различает свое имя. – Старший вполне мог бы заплатить за проход и унести вас в свой дом, ввести в сонм тех душ, которые могут когда-нибудь…

Но мама не слушает.

Первый выстрел попадает Юфиму под ключицу. Он замолкает, хватается рукой за грудь, поднимает взгляд на Зета и, покачнувшись, говорит с тихим выдохом, в котором слилась досада и печаль:

– Я так и знал… – и, падая, смотрит на близнеца. – Зет…

Зет подхватывает его, прижимает к себе и опускается на колени, прижимаясь губами к виску и ладонью закрывает ему глаза:

– Не смотри, Юфим.

Второй выстрел достается Зету. Мама стреляет ему в голову, а когда хозяева падают, подходит и добивает Юфима последней пулей – в лоб.

Наступает воистину мертвая тишина – только Тимур тоненько скулит от ужаса. Девочек не слышно, и Серый искренне надеется, что Олесе удалось убежать и добраться до дома. Там у них автоматы, патроны, они с Прапором сумеют отбиться…

Мама бросает пистолет, оглядывается – Тимур вжимается в стенку сильнее – и, перешагнув через Серого, идет к царским вратам.

– Он точно там, – бормочет она, на ходу вытирая слезы со щеки. С каждым шагом в ее глазах разгорается фанатичный огонь. – Там. Я знаю, стоит только хорошенько попросить…

Серый поворачивается на спину, цепляется за рукав, не оставляя надежды объяснить и убедить, но мама брезгливо отбрасывает его руку, бежит и открывает алтарь.

Створки распахиваются так легко, словно и не было никаких замков. Но изнутри вылетает огромное облако рыжей хмари, и Тимур вскакивает, крича во всю глотку:

– Хмарь! Олеся, хмарь!

Серый дергается, шевелит ногами и здоровой рукой, хотя все тело ужасно болит и протестует от каждого движения. Хмарь растет, ширится, налетает, вытекает из церкви, заполняет кладбище, затмевает все небо. В глубине церкви Серый слышит маму. Она мечется по алтарю, зовя:

– Сережа! Сережа, ты здесь?

Серый открывает рот, чтобы ответить, но тут его хватает Тимур.

– Молчи! – шипит он. – Пожалуйста, молчи и держись! Слышишь? Мы выйдем отсюда.

Рыжая мгла настолько густая, что Серый не видит ничего перед собой – лишь всполохи. Они с Тимуром бредут, пьяно качаясь, нашаривают ступеньки.

– Держись, – уговаривает Тимур. – Пожалуйста, только двигайся.

А Серый слышит позади яростный визг, и ему уже ничего не хочется: ни двигаться, ни быть.

– Тимур! Вы где? – слышится голос Олеси, и дети наконец-то начинают громко плакать.

– Здесь! – отвечает Тимур и выдыхает – ступеньки кончаются, под ногами шелестит трава.

Они делают пару шагов, и из хмари на них выходит Олеся. Она тоже плачет. Девочек она примотала ветровкой к своему животу, и те извиваются, ревут, отчаянно молотя ручками ей в ребра. Олеся придерживает их руками и идет медленно, словно утка.

– Вы здесь! – улыбается она.

– Это ты во всем виноват! – прямо за спиной Серого раздается мамин визг.

Одно бесконечное мгновение Тимур смотрит ему прямо в глаза, а потом хватается на рукоять ножа, который все еще торчит из плеча Серого.

– Прости, – шепчет Тимур и, вытащив нож из раны, ныряет в хмарь.

Серый не успевает даже подумать – лишь оглянуться. Словно в театре теней он видит, как Тимур бьет маму в живот, заходит за спину, оттягивает голову за волосы и красивым, отточенным движением виолончелиста режет ей горло. Она хрипит, падает, схватившись за шею, и ее силуэт рассыпается.

Кажется, Олеся что-то говорит сквозь рев детей, а Тимур его теребит, тащит на себе, уговаривая идти. Серый не знает, что, зачем и почему – слишком много случилось, слишком быстро. Мозг ничего не понимает и не хочет понимать, а тело ноет от боли. Отупев, Серый уступает усталости, валится всем весом на Тимура и падает, замирает. Уступает хмари в единственном желании, чтобы все закончилось.

Тимур ахает – не удержал! – и бросается к Серому.

– Серый, пожалуйста, держись…

Они с Олесей хватают его за руки, тянут, дружно плача. Тимур уже давно рыжий и златоглазый. Волосы Олеси светлеют еще сильнее, завиваются тугими локонами, кожа, наоборот, становится смуглой, почти бронзовой, а глаза наливаются яркой небесной голубизной.

А Серый смотрит на них, не шевелясь, и не понимает, почему не рассыпается, как Михась, мама, тело Верочки и сотни людей до него. Спустя несколько секунд это доходит и до Тимура с Олесей. Они переглядываются и, глотая слезы, неуверенно встают.

Хмарь кружится вокруг них красивыми вихрями, золотится от малейшего движения. Тимур с Олесей неподвижно стоят в ней, целые и невредимые, и их кожа, слишком гладкая для людей, сияет.

– Что-то как-то щекотно внутри… – шмыгает носом Олеся и сгибается в приступе кашля.

Из нее выливается хмарь и рассеивается в окружающей их дымке. Олеся выпрямляется, отплевывается, вытирает рот и, взглянув на порезанную ладонь, ойкает:

– А царапина-то белая!

Она протягивает руку, показывает на твердую белую, похожую на стеклянную, корочку на месте пореза. Дети пинаются, ревут, одна из девочек чуть не вываливается из ветровки, и Олеся вновь хватается за нее.

– Пожалуй, на этом можно закончить, Зет Геркевич, – раздается голос Юфима. – Три, конечно, не семь, но тоже весьма достойное число.

– Не забывайте про Марью и Дарью, Юфим Ксеньевич. Но им пока что простительно быть железными людьми, – отвечает Зет. – Согласен. На этом достаточно.

Дети замолкают как по команде. Хмарь застывает и постепенно поднимается, скатывается с холма, словно кто-то огромный стягивает с него лоскут ткани. Вновь открывается сочная зеленая листва, вновь видны могилы, остатки незаконченного обеда и кучки одежд – единственного, что осталось от Михася, Верочки и мамы.

С могилы Грозовых сходят Юфим и Зет. Юфим потирает свежий шрам над ключицей, Зет трет висок, а в остальном они по-прежнему прекрасны и ослепительны, даже кружева на манжетах не запачкались.

Юфим с лучезарной улыбкой обнимает Тимура и Олесю.

– Наш храбрый музыкант! Прекрасная рукодельница!

– Ой, там же Прапор! –