Тайный наблюдатель - Мария Александровна Скрипова

Прощение

Год спустя…

Год после выхода из клиники оказался не самым простым, мне пришлось заново учиться жить, искать новые увлечения, собирать себя по частицам. Но я полностью воспользовался советом Козанова: жить не только за себя, но и за друзей. И я жил, жил полной жизнью.

Не стану скрывать, первые месяцы дались тяжелее всего. Я много пил, перечитывал Риткины записи, просматривал материалы дела, снова пил. И так по кругу, раз за разом прокручивая все это безумие у себя в голове. Я искал то, что могло опровергнуть причастность Рыжика к убийству друзей, все сильнее заходя в тупик. Улики так или иначе приводили меня к единственному подозреваемому, складываясь в полную картину. Вишенка на торте – дневник. Нет, там не было ничего конкретного, что суд мог бы счесть признанием, но эта рыжеволосая бестия была не той, за кого выдавала себя два года наших отношений.

Она действительно использовала меня, чтобы выйти на Тима, а когда он поставил точку, загорелась желанием отомстить ему и блондиночке, которую она считала причиной всех своих неудач. Собственно, как и я…

На Ладу ничего не указывало. Эта смелая безрассудная девчонка была такой же жертвой, как и мы, в этом я убедился на сто процентов. И все же вопросов осталось много: нигде на исписанных женской рукой страницах я не нашел признания, какой именно должна была быть эта страшная месть. В тексте не было ни намека на убийство, одни эмоции, изящно выплеснутые на чистые листы. Не складывалось и то, как столь филигранный, продуманный план мог сочетаться с таким дилетантским сокрытием улик. Как она планировала выйти после всего этого сухой из воды? Все это больше напоминало гениальную подставу, в которой Маргарита Литвинова должна была стать козлом отпущения. Но все это были лишь догадки, ломающиеся теории и недоказуемые факты. Я вдруг осознал, что все сильнее загоняю себя в угол, что это пожирает меня изнутри, заставляя сходить с ума. Только тогда я понял, что если не остановлюсь сейчас, то потеряю себя навсегда. И я остановился, в один день собрал все бумаги, свои заметки, записи и сжег их на заднем дворе.

С этого самого момента все пошло в гору: я начал жить дальше, устроился на работу, пошел в зал, провел с подрастающим поколением первый за эти годы слет ДЖС, где честно рассказал, как бывает опасен и непредсказуем мир экстремального спорта и как важно не забывать, кто ты есть, даже на грани жизни и смерти. Наше поколение сменилось, соседские ребятишки подросли, продолжая наше дело, но и они слушали с открытыми ртами, вместе со мной вспоминая друзей.

Я даже нашел новых приятелей, сплоченную группу таких же чокнутых походников, какими были и мы. Вместе с ними я даже выбирался пару раз в однодневные-двухдневные походы не так далеко от дома, но пока так и не решился на длительный тур, несмотря на их уговоры. Разумеется, они никогда не смогут заменить мне друзей детства, их никто не заменит. Но эти ребята сильно поддержали меня, стали крепкой опорой, помогая подняться с колен. Среди них есть даже девчонка, которая мне симпатична, но здесь я уверенно сказал себе «нет». После Риты к новым отношениям я пока не готов.

Осталось одно, что держит меня в прошлом, – Лада. С того момента, как Алексей Сергеевич увез блондинку в Москву, мы не виделись. Мне потребовалось очень много времени, чтобы убедить Козанова дать нам возможность поговорить, и наконец отец Тима дал «добро». Вот только почему сейчас, стоя на пороге психиатрической больницы с букетом в руках, я никак не могу решиться зайти? Ноги словно окаменели, предательски врастая в землю. Я виноват перед этой девочкой дважды: в первый раз по моей вине разбился ее старший брат, и во второй – я обвинил ее в убийстве друзей и расстрелял инвалидное кресло, преподавая жестокий урок.

Все ее угрозы, пожелания адовых мук были не больше чем набором слов, выражением эмоций, обиды, злости. Она имеет право нас ненавидеть больше чем кто-либо другой, и, несмотря на это, ее поступки говорят о другом. За те два года, которые я провел в психушке, Лада навещала не только меня, она каждый месяц приходила на могилы к ребятам. Даже рыжий парик, как выяснилось позднее, был не средством мести, а предложением моего лечащего врача, считавшего, что это может помочь. Не знаю, почему она согласилась. Возможно, в глубине души она умеет прощать гораздо лучше, чем я.

– Семен Владимирович? – вырывает меня из раздумий незнакомый голос. Голову поворачиваю, только сейчас замечая рядом невысокого худощавого мужчину на пятом десятке. Белоснежный выглаженный халат, круглые очки, рубашка с бабочкой и небольшой блокнот с улыбающимся смайликом в нагрудном кармане. Санитары так точно не выглядят, значит, это врач. – Меня зовут Павел Степанович Окунев, главврач госпиталя. Прошу прощения за отсутствие бейджика, утром на обходе один из пациентов нашел забавным освободить меня от него. Я вас напугал? – Головой, как полный придурок, мотаю. Он застал меня врасплох и теперь явно изучает. Неприятное чувство; кажется, что он видит меня насквозь. И с каких пор посетителей встречают главврачи? В клинике, где я лежал, даже медсестры без особых поручений не спускались в холл, это работа младшего медицинского персонала. Москва настолько отличается от Питера или дело в том, что это больница для богатеньких Буратин? Сомневаюсь, что Козанов бы запихнул девчонку в государственную психушку. – Алексей Сергеевич предупреждал о вашем визите, давайте с вами пройдем в госпиталь. На улице зима, вы уже полчаса морозите ноги. Не хотелось бы, чтобы ваша поездка в наш гостеприимный город закончилась для вас ОРВИ или, что гораздо хуже, воспалением легких.

– Здравствуйте, извините, я просто… – как пацан, начинаю мямлить. Этот несуразный с первого взгляда человечек за пару фраз сумел ввести меня в ступор.

– Не знали, куда зайти? – с добродушной улыбкой поддевает он, пригласительным жестом указывая на входную группу. – Обычно так теряются пациенты, не в первый раз оказавшиеся на пороге. Смею вас заверить, Семен Владимирович, вам не о чем волноваться, мы не держим здесь людей насильно, если для этого нет веских причин. Ко всему прочему, сейчас сезон обострений, свободных мест у нас нет.

– Я просто не знал, что сказать Ладе, – пытаюсь перехватить хоть какие-то крупицы инициативы обратно, следуя за ним в теплое помещение. – Мы не очень хорошо расстались.

– Да, я в курсе сложившейся ситуации, вы расстреляли ее брата, – с тем же невозмутимым спокойствием отвечает он, говоря словно