Странствие Бальдасара - Амин Маалуф

Кроме того, мне не только пришлось затратить много сил на сам перевод, я, как и отец Анж, столкнулся с затруднениями, вызванными речами Дурацци.

Он принадлежит к тем людям, которые не способны удержать слова, рвущиеся у них с языка. Он не смог утерпеть и опять заговорил о планах французского короля о войне с султаном и о том, что персидский суфий будто бы решился напасть на оттоманов с тыла. Он хотел, чтобы наш хозяин сказал ему, правда ли, что такой союз уже заключен. Я попытался отговорить своего друга затрагивать такой щекотливый вопрос, но он в выражениях, граничащих с грубостью, упрямо настаивал, чтобы я перевел его слово в слово. Уступив из-за избытка вежливости или по слабости, я сделал это, но, как я и ожидал, принц сухо отказался отвечать. Хуже того, он внезапно сказался усталым, заявил, что почти засыпает, и нам пришлось тотчас же встать из-за стола.

Я почувствовал себя униженным, и мне показалось, что я разом потерял обоих друзей.

Вечером я спрашивал себя, не был ли мой отец прав в своей ненависти к венецианцам, называя их спесивыми и коварными и добавляя — особенно когда в доме гостили другие итальянцы, — что под своими масками они прекрасно скрывают истинное лицо!

27 мая.

Сегодня утром, едва открыв глаза, я увидел одного из «хищников» принца Али, возвышающегося прямо над моей постелью. Я, должно быть, вскрикнул от ужаса, но тот и бровью не повел. Не шелохнувшись, он дождался, пока я сяду и протру глаза, чтобы отдать мне записку, в которой его господин приглашал меня к себе на чашечку кофе.

Я надеялся, что он снова заговорит о «Сотом Имени», но быстро понял, что он только хотел сгладить впечатление о вчерашней встрече, когда он почти выставил меня за дверь.

Пригласив меня без Джироламо, он желал подчеркнуть разницу между нами.

Никогда больше я не сделаю первый шаг, чтобы свести их вместе…

1 июня.

Я только что вспомнил о предсказании Саббатая о том, что эра Воскресения начнется в июне, в который мы и вступаем в это самое утро. В июне, но в какой день? Не знаю. Об этом предсказании мне говорил брат Эжидио, и не думаю, что он назвал тогда точную дату.

Только что перечитал страницу от десятого апреля и убедился, что там нет упоминания об этом предсказании. Однако я помню, что слышал об этом. Но, может статься, это было в другой день..

Теперь вспоминаю: это было в Смирне, незадолго до моего приезда в этот город. Да, я уверен, хотя и не могу проверить это, так как у меня больше нет той моей тетради…

Дурацци не слыхал о назначенном на июнь конце света. Он смеется над ним, так же как и над первым сентября московских ясновидцев.

— Для меня конец света настанет, если я утону в море, — дерзко сказал он.

И опять я спрашиваю себя: что это — мудрость или слепота?

В Лиссабоне, 3 июня.

Сегодня в полдень, после восьми дней плавания, «Sanctus Dionisius» бросил якорь на рейде Лиссабона. И едва прибыв в этот город, я был принужден бороться с неприятностями, которые чуть было не превратились в катастрофу. Я не совершил никакой ошибки, я ни в чем не виноват, я лишь не знал того, что уже было известно всем остальным; но нет худшей вины, чем невежество…

Незадолго до того, как мы должны были спуститься на берег и я уже готовился сразу же отправиться прямо к господину Кристофоро Габбиано, которому должен был отдать письмо по поручению Грегорио, Эсфахани прислал мне записку, написанную его прекрасным почерком, с просьбой зайти к нему в каюту. Он гневался на отца Анжа, обвиняя его в неуважении к себе, в узости ума и неблагодарности. Чуть позже я увидел священника, он выскочил из каюты со своими вещами и казался весьма сердитым. Причина их ссоры состояла в том, что принц пожелал отправиться к одному португальскому иезуиту, о котором он мне уже говорил во время нашего плавания, к отцу Виэйре, якобы высказавшему какие-то пророчества о конце света и о неизбежном крушении Оттоманской империи. Узнав несколько месяцев тому назад о существовании этого священника, персиянин пообещал себе непременно с ним увидеться, если ему когда-либо случится проезжать через Лиссабон, и подробно расспросить его об этих предсказаниях, которые его в высшей степени интересовали. Но когда он пригласил отца Анжа проводить его к иезуиту и послужить переводчиком, тот заартачился, утверждая, что этот иезуит — еретик и нечестивец, который согрешил по гордыне своей, уверяя, будто ему известно будущее, и отказался с ним встречаться. Я же не увидел тут никаких препятствий — скорее наоборот. Мне тоже было интересно узнать, о чем мог поведать нам этот человек. И не столько о конце света, сколько о судьбе империи, на земле которой я живу. Я, конечно, поспешил согласиться и, воспользовавшись радостью Эсфахани, вызванной моим согласием, взял с него обещание не быть слишком суровым к отцу Анжу, который должен повиноваться законам своей веры и взятым на себя обетам, и видеть в его поведении не предательство, а скорее доказательство неукоснительной верности этим законам.

Ступив на землю, мы все — принц, его «хищники» и я — тут же направились к большой церкви, стоявшей возле порта. Перед ее дверьми я наткнулся на юного семинариста, которого и спросил, не знаком ли он, случаем, с отцом Виэйрой и не может ли он указать нам его жилище. Его взгляд слегка омрачился, но молодой человек предложил мне последовать за ним в обитель. Что я и сделал, тогда как принц со своими людьми остался снаружи.

Как только мы оказались в доме, семинарист пригласил меня сесть и сказал, что сходит за кем-нибудь, кто выше его по положению и кто, вероятно, сможет дать мне нужные сведения. Он отлучился на несколько минут, а потом вернулся, говоря, что «викарий» сейчас придет. Я долго ждал, потом начал проявлять нетерпение, тем более что принц все еще стоял на улице. В какую-то минуту, не выдержав ожидания, я встал и открыл дверь, через которую вышел тот юноша. Он стоял там, подглядывая за мной через щелку, и, завидев меня, подскочил как ужаленный.

— Быть может, я пришел не вовремя, — вежливо сказал я ему. — Если хотите, я вернусь завтра. Наш корабль только что прибыл, и мы останемся в Лиссабоне до воскресенья.

— Вы друзья отца Виэйры?

— Нет, мы с ним пока не знакомы, но слышали о его работах.

— Вы их читали?

— Нет, увы, еще не читали.

— Знаете ли вы, где он сейчас находится?

Он начал меня раздражать, я даже подумал, что, наверное, наткнулся на слабоумного.

— Если бы я знал, где сейчас отец Виэйра, я не пришел бы к вам с этим вопросом!

— Он — в тюрьме, по приказу Священной Канцелярии!

И мой собеседник начал объяснять, почему иезуита арестовали по приказу Инквизиции, но я отговорился спешкой, чтобы покинуть это здание как можно быстрее, и попросил Эсфахани и его людей ускорить шаг и не оглядываться. Не могу выразить, насколько я был испуган. Я, разумеется, убежден, что меня не в чем упрекнуть, но у меня нет ни малейшего желания в первый же день приезда в этот город предстать перед каким-нибудь викарием, епископом, судьей или другим представителем власти, а особенно перед Священной Канцелярией!