Последний князь удела. "Рядом с троном – рядом со смертью" - Дмитрий Дюков

— Со стародавних времён так заведено, ещё от прадеда твово, государя Ивана Васильевича. Что вотчинники да поместные перед казной ответ держат за недоимки пашцев, кои за ними жительствуют, — прояснил ситуацию Бакшеев. — Хоть сдаётся мне, не ладно сие. В вотчине над старожильными страдниками волоститель полный господин, восхочет — на иное место свезёт, аль, за ради Христа, на волю отпустит. Помещик же в своих крестьянах не волен, они не ему — земле крепки.

В местных отношениях между государством с одной стороны, дворянскими и церковными землевладельцами со второй и тяглым населением с третьей мне разобраться было крайне непросто. Помимо писаных законов, имелись царские указы, большинство из которых никто сроду не видел, но краем уха что-то о них слыхивал, да всё это накладывалось на сложные традиции и обычаи. В общем, русские поземельные и лично-обязанные отношения завязались в гордиев узел не чета фригийскому.

Как раз в тот момент, когда я размышлял о необходимости хоть как-то систематизировать царские указы, мне доставили один из них, совсем свежий. В этот раз «царь указал и бояре приговорили» к тому, чтобы угличская шерстяная ткань торговалось штуками только в пределах удела, а на остальной территории страны — только оптом и исключительно в руки купцов суконной сотни. Да уж, встревоженные конкуренты, по всей видимости, имели крепкую поддержку в высших эшелонах власти. К сожалению, об условиях, которые мне могли предложить новоявленные скупщики-монополисты, я догадывался, даже их не читая и не слыша. Как минимум меня непременно постараются ограничить в продажной цене и в количестве произведённого сукна. Мануфактура по переработке шерсти, в которую вложили огромное количество усилий, становилась практически ненужной. Конечно, можно было бы бить челом царю Фёдору Ивановичу и просить о помощи боярина Бориса Фёдоровича, но что-то мне подсказывало, что указ этот появился при их участии и совершенно неспроста. Стоило подумать, как обойти это крайне несвоевременное царское постановление.

Священник, желающий освятить пользующуюся дурной славой постройку, нашёлся далеко не сразу. После долгих уговоров и щедрого пожертвования согласился настоятель Алексеевского Успенского монастыря, расположенного у самых городских валов. Этот монах несколько раз обошёл с пением псалмов и размахиванием кропилом вокруг опасной избы, прежде чем решился войти в дверь нашей химической мастерской.

Проведя обряд внутри, он наставительно заметил:

— Икон-то пошто в углу не повесили? Под Божьим взором, поди, бесовщина б так не разгулялась.

Замечание святого отца я принял во внимание. Помимо дополнительно устроенных печей с широким горном, только внутри которых теперь разрешено было проводить опыты, в красном углу развесили образа с ликами Спасителя и Богородицы. Посоветовавшись с Тучковым, мы решили в случае всплеска диких слухов о княжеской лабораторной избе в очередной раз провести освящение. Если б и это не помогло успокоить народ, то пришлось бы посылать к Ростовскому митрополиту, ведь священниками, могущими совершить обряд изгнания нечистой силы, распоряжался в нашей епархии только он.

Буквально через день после возобновления работ в химической мастерской в гончарной слободе Углича произошёл крупный пожар. Я помчался туда вместе с Жданом, боясь, что пламя перекинется на находящиеся рядом помещения суконной мануфактуры. К нашему приезду посадский люд уже организовался и вовсю помогал бороться с огнём. Собственно, основных пожарных приёмов имелось всего два — разборка построек вокруг загоревшегося строения и горячие молитвы Николаю Угоднику, иконы которого принесли на пожар и повернули ликом к огню. К счастью, день выдался маловетреным, и пламя, сожрав четыре подворья со всеми постройками, угасло. Несмотря на значительные усилия по разборке окружавших пепелище заборов и клетей, основную заслугу в оборении огненной напасти народ приписал Святому Николаю Чудотворцу. Жильцы сгоревших домов успели спастись и страшно горевали из-за гибели большей части имущества. Ждана я отослал к погорельцам пообещать денег в подмогу да разузнать, каким образом начался пожар. Вернувшись, дядька сообщил, что первой загорелась самая богатая изба, та, в которой дым выводился через крышу с помощью деревянных дымоотводных коробов. По всей видимости, от искры вспыхнула крыша из смолистого тёса. В полностью деревянных городах пожары представляли крайнюю опасность. Явно стоило подумать об организации хоть какой-то противопожарной службы, возложив её для начала на всё тех же городовых стрельцов.

В середине февраля я начал собираться в Устюжну-Железнопольскую. За пару дней до отъезда моим помощникам улыбнулась удача при проведении химических опытов. Возгонкой отходов кожевенного ремесла в солёную воду, с пропусканием потом через полученный раствор углекислого газа, выделенного из обжигаемого известняка, нам удалось получить серовато-белый порошок. После испытания полученного вещества кислотами и водой, скармливания его вместе с куском мяса цепным псам я решился попробовать его на вкус. Если меня не обманывали ощущения, мы выработали обычную пищевую соду. Выпарка оставшегося раствора дала соль с резким запахом, сильно похожую на нашатырь. Оставалось найти способы переработки пищевой соды в обычную и нашатыря в аммиак, чтобы успешно организовывать содовую мастерскую. Этим-то я и поручил заняться Юшке и Стеньке во время княжеской поездки на север удела.

До Устюжны небольшой угличский отряд добрался за семь дней, два из которых потратили на приём челобитных в Городецке. Большинство просьб были связаны со спорами о земельных участках и их границах. Разобраться в них самостоятельно я не мог и оставил все решения до возвращения в Углич. В Устюжне нас встретили довольно приветливо, наш старый знакомый Иван Федотов караулил нашу кавалькаду за двадцать вёрст от города.

По въезде в этот центр северной русской металлургии мне показалось, что запустевших дворов поубавилось.

Устюженский городовой приказчик это подтвердил:

— У нас ныне воз копанины железной в полтора дороже, чем в прошлом годе. В цене работные люди, вот и прибивается народ гулящий.

Этим же днём мы вместе с устюженцами поехали осматривать железоплавильные печи. Одна из них получилась практически точной копией устроенной мною, но вторая вышла изрядно усовершенствованной. На доменной трубе даже виднелось что-то вроде газоуловительного устройства, судя по валящему в небо дыму, не действующего.

Встречал нас у металлургической печи запомнившийся с прошлой поездки кузнец Фома. Судя по его рассказам, в зависимости качества получаемого чугуна от количества угля и силы воздушного дутья местные металлопромышленники уже разобрались. Большинство остальных предложенных мной нововведений казались им совершенно не нужными.

— Почто дым от домницы не ловите, как вам указано? — поинтересовался я у Фомы.

— Дело-то хлопотное, да бесполезное. Никаких прибытков, одни пустые траты, — махнул рукой устюжанин. — Крышку железную над дымоходом трижды на цепях вешали, то просто прогорит, то жаром снизу вышибет.

Дальнейший наш путь лежал к большим горнам, где чугун переделывали в ковкое железо. Отличались эти передельные печи от тех, что имелись в каждой кузнице, лишь размером да усиленным дутьём. Соответственно и стоимость получаемого в них железа выходила не сильно дешевле кричного, отличалось только количество.