Пророк - Майкл Корита

Если у вас есть время встретиться или хотя бы позвонить, я буду очень благодарен, — сказал он убийце и отключил телефон.

— Посмотрим, клюнет ли, — сказал Дин.

Да. Посмотрим.

Дин хотел, чтобы Кент занимался своими делами, чтобы этот день не отличался от любого другого. Тренировал команду, смотрел видеозаписи игр. Полиция будет наблюдать, заверил он.

И Кент последовал его совету. Заехал в гостиницу, устало обнял Бет, поцеловал детей и сказал, что скоро все уладится, что это просто неудачный день и они должны его пережить. Это часть взрослой жизни. Время от времени случаются неприятности, и важно научиться их преодолевать. Нужно склонить голову. Перетерпеть.

Тренировку он проводил как в тумане. Помощники слышали о том, что произошло ночью, — и половина команды тоже. Он был известным человеком в маленьком городе. Какая уж тут частная жизнь, не говоря уже о секретах, но Кент все же старался и надеялся. Сказал тренерам, что полиция запретила ему что-либо обсуждать, и попросил помочь, чтобы игроки сосредоточились на тренировке. Они старались. Все старались.

Казалось, в эти несколько часов на поле должно было царить радостное возбуждение. Они одержали самую важную победу в своей карьере, сокрушили вторую команду штата, и до чемпионского звания им оставалось всего два шага. Но все вели себя тихо, шепотом обсуждали неприятности тренера, выглядели растерянными и неуверенными. Кент почти не вмешивался. Бо́льшую часть тренировки провел Байерс, а Кент стоял на уставших ногах, жевал свисток и смотрел на своих непобежденных парней. Когда тренировка закончилась, он сразу пошел к машине. Его почему-то смущала необходимость собраться в центре поля, хотя это был ежедневный ритуал, и только когда несколько игроков преклонили колено, он понял, что должен прочесть молитву.

Кент с трудом нашел нужные слова. Помолился за их здоровье, поблагодарил Бога за возможность еще неделю провести вместе с командой. Он постарался быть кратким, а потом незаметно уйти, но ничего не вышло. Колин Мирс остановил его и попросился на скамейку запасных.

Когда-то это имело бы значение. Огромное. Лучший игрок говорит, что больше не заслуживает того, чтобы выходить на поле в решающих играх. Утром Кент смотрел на него и не мог понять, почему кто-то может считать важным это футбольное поле и все, что на нем происходит.

Но это важно, напомнил он себе, думая о тех днях после исчезновения Мэри, о долгих прогулках до Уолтера Уорда, чтобы посмотреть с ним запись игры, о том, как он часами бросал мяч в никуда, пока не начинало болеть плечо. Это было важно для него тогда, а теперь это важно для Колина.

— Мы не собираемся отправлять тебя на скамейку запасных, сынок, — сказал Кент.

— Но мне нужно. Пожалуйста. Я теперь бесполезен для команды. Вы это знаете, тренер, и все остальные тоже. Я обещал, что мы выиграем чемпионат в память о ней. Я это обещал. Но от меня никакого толку. Я хотел бы, но у меня не выходит.

Кент не спал тридцать часов, в течение которых самая главная победа в его карьере сменилась ужасом, который невозможно себе представить, и это истощило его эмоции. Он был полностью опустошен — или очень близко подошел к этому состоянию, чего с ним не случалось уже много лет.

— У нас еще есть неделя, Колин. Успеем все обсудить. Ладно?

Он сжал плечо парня, прошел мимо раздевалки, не заглядывая в нее, и направился на парковку, где рядом с его машиной ждала Челси Салинас. Он был в нескольких шагах от нее, еще не готовый начать разговор, когда она сказала:

— Как вы могли назвать ему имя?

— Что?

Глаза у нее были красные, а обычно смуглая кожа цветом напоминала зимнее небо.

— Вы знали, что он собирается делать. Он вам сказал. А вы просто назвали ему имя и отошли в сторону, даже не подумав предупредить меня. Я могла бы помочь. Вы могли бы помочь. А вы позволили ему пойти туда…

Ее голос сорвался на крик, и Кент положил руку ей на плечо и прошептал:

— Не нужно кричать, Челси. О чем вы? Что случилось с Адамом?

— Пока? Ничего. А скоро… Скоро вы будете навещать его в тюрьме. А вы могли это остановить.

Поначалу Кент ничего не понимал — этим утром думать ему было так же трудно, как плыть против течения, — но вдруг все стало на свои места, и он ужаснулся открывшейся перед ним картине.

— Сайпс. — Он произнес только имя, и Челси не ответила, но ее глаза сказали ему все.

— Где он? — спросил Кент. — Где мой брат?

— Разговаривает с вашей сестрой. — По щеке Челси скатилась слеза. — Кент. Черт возьми, вы должны ему помочь.

— Как я могу помочь?

— Обеспечить алиби. Подтвердить все, что он будет говорить о том, что делал в момент убийства Сайпса. — Выражение его лица вызвало у нее ярость. — Да, приготовьтесь лгать. Вам придется лгать, Кент, потому что только это может его спасти, и это самое меньшее, чем вы ему обязаны. Я знаю, что вы никогда не простите, что в ту ночь мы проехали мимо Мэри, но теперь это вы позволили ему уехать.

— Челси, я понятия не имею…

— Чушь, Кент. Он сказал вам, что собирается делать.

— А я сказал ему, чтобы он этого не делал.

— Сначала. А когда к вам явился Сайпс? Что вы тогда сделали?

— Он предложил помочь. Он предложил…

— Вы пришли к нему за пистолетом, — сказа она. — Конечно, вам нужен был пистолет, но еще вам нужен был кто-то, кто спустит курок вместо вас. Скажите, что я ошибаюсь.

— Я не думал, что он и вправду это сделает.

Челси с удивлением и отвращением покачала головой.

— Это хуже того, что мы сделали с вами, Кент. Тогда мы не знали, что может случиться. А теперь? Вы знали.

Она права.

Кент понял это по дороге домой. Первым его побуждением было оправдать себя, объяснить. Единственное, что он говорил Адаму насчет убийства Клейтона Сайпса, — не делать этого, даже не думать об этом. Так и сказал, и при желании можно было спрятаться за этими словами.

Как он прятался за Адамом с того момента, как появился Клейтон Сайпс.

Хватит. Есть разные уровни честности — правда твоих слов и правда твоего сердца, когда ты произносишь эти слова. И они не всегда совпадают.

Теперь Кент вспоминал тот день, когда назвал имя Сайпса Адаму. Фотография брата, испачканного чужой кровью. Разбитая и опухшая рука. И как тот, не моргнув глазом, заявил, что жалеет, что у него не было возможности убить Гидеона Пирса.

«Я знал, что он это сделает, если сможет, — подумал Кент. — Я знал».

Он вспомнил неловкое чувство, которое охватило его, когда они с Колином Мирсом смотрели запись старого матча. Тогда он не мог объяснить это чувство — или не захотел копать слишком глубоко, или у него не хватило смелости признаться. Теперь Кент понял причину. Он смотрел, как они построили игру — выставили Адама вперед, позволили ему принимать все удары, делать грубую работу, понимая, что за его спиной они будут в безопасности, недосягаемы для противника, — и понимал, что он точно так же поступает с братом. Но предпочел отвернуться.