Шеломянь - Олег Аксеничев

И снова крик замер в горле Миронега, замер, потому что богиня не хотела, чтобы человек кричал.

Безграничным было наслаждение, испытанное Миронегом, и заплатил он за него бесконечной болью. Той болью, что застилает глаза темным пологом; болью, когда мука – отрада, а смерть – наслаждение.

Только на мгновение откинулся полог, и за это время Миронег смог различить в ярком, но каком-то мертвом свете, как по изумрудному лугу мчится на огромном белом коне обнаженный юноша с безумным взором. Конь скачет, не в силах перемахнуть через ограду, сделанную, на диво, из толстых бревен, искусно уложенных в круг.

Когда боль отпустила немного, став всего лишь пыткой, и темный полог в неведомое уже опускался, хранильник заметил, как над оградой поднялась огромная змеиная голова и с жалостью взглянула на безумного всадника голубыми человеческими глазами.

С болью пропала и богиня. Пропала, забрав с собой и невидимых прислужников, все это время удерживавших Миронега в неподвижности.

Но и освобожденный, он еще долго лежал, не в силах пошевелиться.

Конь его меж тем мирно опорожнялся в сторонке, нисколько не пораженный ни явлением богини, ни летающим черепом.

Как же все-таки хороша жизнь, в которой есть место только природным радостям: поесть, совокупиться, поспать!.. Только вот ведущего такое существование никогда не назовут человеком. Детство наше для того и дано, чтобы вытравить из души бездумную беззаботность. И проклятием ли было изгнание первых людей из рая, где добро оказалось неотличимо от зла?..

Миронег неверными еще движениями принялся собирать разбросанные вещи. Череп деликатно выждал, пока хранильник оденется, подсказав даже, где надо искать укатившийся за кочку правый сапог, и только после этого вновь заговорил:

– Хозяин может помочь своей собаке попасть в рай, пригласив в горницу; может заставить испытать муки ада, – или как там вы еще называете место, где вечно мучают? – выбросив за ворота… С рабом же такого не выйдет – там власть ограничена жизнью, не душой. Постарайся теперь понять, кто я перед тобой, и покорись!

– Говори, что тебе надо, богиня.

При всем желании Хозяйка так и не смогла почувствовать в душе Миронега хоть что-то напоминающее покорность.

– Ты или очень глуп, хранильник, или же гордыня затмила твой рассудок, – неуверенно сказала Фрейя.

– Надеюсь, что это не так, богиня, – возразил Миронег. – Ты же сама сказала, что я – мужчина. Нам свойственно чувство обладания, и покорившаяся женщина воспринимается как неотъемлемая от нас часть. Как рука, скажем, или то непонятное, что зовется душой… Можно ли подчиниться части самого себя? Должен ли человек слушаться приказов ноги или уха?.. Ты добровольно пришла, богиня, пожелав разделить со мной это необычное ложе. Теперь ты – часть меня. Я волен выслушать тебя. Выслушать, не подчиняясь.

– Почему Дий не утопил всех софистов в выгребной яме? – спросила непонятно для Миронега богиня.

Затем помолчала, видимо собираясь с силами и утихомиривая гнев, и произнесла:

– Мученик передумал, хранильник. Тебе нечего делать в Тмутаракани. Возвращайся назад, и тогда в моей власти будет дать тебе забвение. Случившееся с тобой забудется, как плохой сон, сгинет, рассеется пылью. Как череп, скажем…

Череп легонько покачивался на небольшом ветру, тянувшем со стороны реки. При очередном порыве, сил которого хватило только на то, чтобы пригладить складки на расстеленном плаще Миронега, мертвая голова рассыпалась серым облаком и растаяла, словно и не существовала вовсе. Может ли богиня продолжить разговор без посредничества мертвой головы? Чтобы узнать это, надо о чем-нибудь спросить ее.

– Позволь спросить, что же повлияло на Мученика? Неужели жалость к простому смертному, взвалившему на себя непосильную задачу?

– Беру назад предположения о твоей глупости, хранильник. – Оказывается, диалог был возможен. Зачем же тогда, объясните, пожалуйста, все эти сложности с черепом? – Но мудрость, обретенная Мучеником, неизмеримо богаче, и открылось ему, что негоже просить человека казнить бога. Это не возвысит смертных, но унизит небожителей. Мы сами решим, что надлежит сделать с тмутараканским злом. Сами, без тебя или иного… человека.

– Людям уже приходилось убивать богов, припомни хотя бы судьбу Христа. Что же так напугало Мученика? Может, то, что он оказался беспомощнее людей, которые для него что прах под ногами? Или же страшно стало, что богоборчество станет привычным и когда-нибудь мы доберемся и до вас?

– Бога должен убить равный. И врага требуется уважать; представь позор князя, не погибшего в честном бою, а удавленного собственными холопами в опочивальне.

– Или затравленного охотничьими псами…

– Все же ты не глуп. Отбрось обиды, хранильник, и оставь в покое тмутараканское зло! Живи в мире – не это ли мечта любого из вас?

– Каждый сам создает свой мир и хранит его как может. Беда твоя, богиня, в том, что из-за разделяющей нас пропасти происхождения, а возможно, и от гордыни тебе не дано понять, что свобода выбора, которой вы, боги, так гордитесь, присуща и людям. Да, для многих выбор сводится к определению, стать ли рабом или слугой. Но мне не хочется быть ничьим холопом! Я – царь, и я – раб! И как господин своей судьбы, говорю тебе: я сам сделаю выбор, что и когда мне делать. Я приду в Тмутаракань. Не по приказу приду, по собственной воле. И сам решу, что предпринять.

– Конечно, – ласково прошелестела богиня, – конечно…

И, тотчас сменив ласку на лед, добавила:

– Героем стать захотелось? Чтобы вечерами при свете лучин и свеч рассказывали о твоих подвигах, привирая и преувеличивая для красного словца? Кем ты себя возомнил?! Аяксом, целящимся в богиню? Или Иаковом, сражающимся со своим Богом? А знаешь ли ты, сколько могил приходится на одну легенду? Сколько богоборцев бесславно сгинули, забытые даже не потомками – современниками? Ступай в Тмутаракань, хранильник! Ступай, повесели нас! Так мало хороших скоморохов… Ты все же глупец, хранильник… Ох, глупец…

– Ты же – настоящая женщина, богиня, – добродушно ответил Миронег. – Только женщина способна так часто и, главное, убежденно, менять свое мнение о человеке. Об одном лишь попрошу на прощание – не отбирай памяти о происшедшем сегодня.

Миронег почувствовал смешок Хозяйки, смешок довольный и, кажется, озорной.

– Прощай, хранильник! Без черепа я не смогу разыскать тебя, и больше поговорить не получится. Ты расстроен?

– Ты же читаешь не только мои мысли, но и чувства, богиня!

Последовал смешок, и тотчас лекарь вернулся в реальность, где царили посвист ветра и запах конского навоза, шелест ткани и хруст сухого прошлогоднего ковыля. Покачав головой, Миронег поднялся на ноги, встряхнул плащ, едва не потеряв при этом застежку-фибулу. Перекинув плащ через седло, хранильник вернулся за кожаной сумой, мирно гревшейся на солнышке. Сума отправилась на привычное место, за спину Миронега, и скоро лекарь почувствовал ритмичные удары в область поясницы.