Загадка о морском пейзаже - Антон Кротков

Однако за спиной у жандарма располагался еще один барьер, который как бы отделял привилегированный ряд – места в котором стоили в несколько раз дороже обычного партера, – от остальной публики. Этот сюрприз был из разряда неприятных. Барьер был достаточно высок и зрительно скрывал сидящего Эристова от его телохранителей. У Арнольда Михайловича вновь появились неприятные мысли, что агент затеял с ним какую-то опасную игру.

Однако что-то еще предпринять для собственной безопасности старый разведчик не успел, так как появился «Трой». Агент стал рассказывать жандарму, каких огромных денег ему стоило перекупить эти «аристократические» места у слуги какого-то маркиза. И все для того, чтобы сделать приятное своему благодетелю и другу.

– Поверьте, Арнольд Михайлович, я никогда не забываю, чем обязан вам.

Своей подкупающей искренностью «Трой» умел так воздействовать на собеседника, что даже многоопытному контрразведчику, знающему цену словам, порой становилось стыдно за свои подозрения. У «Троя» было лицо прямодушного человека, который привык говорить все, что думает. У тех, кто слушал этого прирожденного проповедника, обычно возникала душевная потребность верить ему. Трудно было сопротивляться обаянию этой необыкновенной личности. «А ведь он совсем недурной человек, – говорил себе Эристов, – и, кажется, искренне желает добра своему Отечеству».

* * *

Между тем начался парад участников турнира. Под гром оркестра на арену стали выходить титаны. Уже в самом их появлении чувствовалось что-то грубое, жестокое, дикарское. Почти у каждого через плечо лента, на ней сверкают медали за выигранные крупные международные турниры.

Глазом знатока Арнольд Михайлович оценивал борцов – огромные, тяжелые, с крупными мышцами, накачанными гирями, они все производили впечатление истинных профессионалов. Здесь не было обладателей больших животов и порядочных лысин, как на бутафорских «чемпионатах мира», когда импресарио заранее назначали победителей, а борцы между собой оговаривали, кто и как должен проиграть.

Многих атлетов Эристов знал по прошлым выступлениям. Но были и незнакомые ему борцы, лица которых были скрыты под масками. Они выступали под пышными псевдонимами. Это была обычная практика таких спортивных спектаклей, чтобы создать интригу. Под маской мог скрываться большой мастер, а мог и заурядный середнячок.

Зрителей набилось в цирк как «селедок в бочку». Громкими овациями они приветствовали красиво сложенного парижанина с благородным лицом римского патриция. Вслед за ним на арену неспешной походкой вышел могучий богатырь в поддевке. На плечах он нес необычно большой бочонок. Эристов радостно зааплодировал земляку и громко закричал: «Давай, Ваня!» Это был бывший саратовский грузчик и молотобоец. Уже второй сезон в России волжанин являлся «звездой» номер один. Недавно он вернулся из американского турне, в ходе которого встречался с лучшими американскими борцами и не потерпел ни одного поражения. В газетах писали, что на гастролях он ежедневно получал десятки писем от американок. Они всячески добивались с ним свидания. Благодаря тесному общению с поклонницами к концу поездки силач вполне сносно объяснялся по-английски.

Перед началом поединков в первой части программы атлеты должны были продемонстрировать свою силу. Это была непременная часть таких шоу. Кто-то жонглировал огромными гирями, кто-то гнул железную балку. На чернокожего Геркулеса положили доски и по ним униформисты прокатили незапряженный экипаж с десятью пассажирами. На груди другого силача ассистенты кузнечными молотами разбили огромный валун. Третий сажал на стол двенадцать человек, подлезал под него и поднимал на своей спине вместе с людьми. Эристова такими номерами было не удивить, но «Трой» не скрывал восхищения:

– Вот эта силища! Никогда не думал, что борцы все такие монстры.

Тогда Эристов рассказал ему забавную историю, которую ему поведал один приятель из цирковых. Несколько лет назад питерская публика увлеклась сочинениями французского писателя по фамилии Блоншар. Главным действующим персонажем одного из самых удачных детективных произведений автора был японский самурай, который волею случая попал в современную Европу. В результате у питерцев вошло в моду все японское.

Цирковые импресарио быстро смекнули, что на популярном литературном образе можно неплохо заработать и бросились искать подходящего человека с характерной внешностью выходца из загадочной Страны восходящего солнца. Однако выяснилось, что во всем городе нет ни одного подходящего японца.

В это время некий азиат открыл в Петербурге чайную торговлю, да быстро прогорел. Один из организаторов борцовских чемпионатов пришел к нему в критический для него момент, когда неудачливого купца собирались тащить в долговую яму.

– Как вас зовут? – спросил китайца импресарио.

– Борис Иванович Жандорфу.

– Вы китаец?

– Да.

– Согласны стать японцем за тридцать рублей в месяц?

– Охотно.

– Тогда быть вам теперь уже не Жандорфу, а Кацукума Саракики. Согласны?

– Согласен.

В течение двух недель новичка пытались учить некоторым приемам. Однако выяснилось, что новоиспеченный «самурай» совершенно не способен к борьбе. В схватках с ним главной задачей противника было удерживать «японца» на ногах, чтобы он нечаянно не свалился раньше времени. Одно радовало нашедшего его импресарио – чисто внешне новичок смотрелся великолепно. Его огромный живот, кривые ноги, неподвижное восточное лицо не могли не произвести на публику впечатления. И тогда было решено сделать из Саракики «чудовищного грифера». Хозяин шоу сказал ему: «Ты должен так появиться на арене, чтобы у чувствительной части публики кровь застыла в жилах от ужаса. За остальное не беспокойся. Со своими противниками ты будешь бороться всего несколько минут. Хватай соперника под мышки или за поясницу, чуть поднимай и сразу бросай на помост. Да не бойся! Соперники сами постараются упасть на обе лопатки.

Весь следующий сезон прошел под знаком Саракики. Он быстро обрел славу непобедимого борца, и, кажется, даже сам поверил в свою несокрушимую мощь, ибо когда Эристов однажды увидел его в ресторане, бывший мелкий купец держался с величием Чингисхана.

Но, конечно, к истинному спорту такие истории никакого отношения не имели. Однако «Трой» сделал из этого рассказа неожиданный вывод:

– Выходит, в спорте, как и везде в жизни – выгодней всего казаться кем-то, чем на самом деле являться им.

Эристов задумался над словами агента. Что он имел в виду? Но «Трой» сам пояснил свою мысль:

– Все кроме вас считают меня революционером, и только вы один знаете, кто я на самом деле. И это ставит меня в более выгодное положение по сравнению с моими соратниками по партии, и даже, прошу прощения, по сравнению с вашими коллегами из охранки, которые не имеют таких возможностей, какие имею я.

Видимо, агент заметил промелькнувшую во взгляде жандарма насмешку, потому что в нем заговорило чувство оскорбленного внутреннего достоинства.