Как мы не стали бандой - Глеб Черкасов

Можно было бы поехать в центр и посидеть в каком-нибудь кафе, возможно, склеить юную менеджершу по продажам или продвижению. Это Стас сделал тоже позавчера, после того как обсудил со старшей дочкой последние события в жизни Тириона Ланнистера.

Жизнь стала монотонной, такой же, как и работа. Даже и приготовление еды Линькович чуть подзабросил. Он никогда не умел скучать — вся предшествующая жизнь не подготовила его к этому захватывающему занятию. Учиться пришлось на ходу, уже после сорока.

Куда-то спешила толпенька молодых менеджеров, почему-то в коротких, подчеркивающих задницы пиджачках. Хотя бы на выходе можно было б их скинуть, думал Линькович, что ж они такие дресс-кодированные или дрессировокодные. Все в телефонах, все в чатиках, всё как-то не по-людски. И пиджаки эти педерастического покроя…

Впрочем, Стас признавал, что просто завидует. Они молодые, у них все впереди.

Линькович наконец решил выйти на улицу (Чайна Мьевиль так Чайна Мьевиль), и тут к нему кинулся какой-то почти мальчишка. Ловко увернувшись от охранника, который тоже маялся от жары и скуки, он на бегу залпом спросил:

— Вы Линькович Станислав Иванович?

Стас жестом притормозил охранника, вежливо улыбнулся:

— Да, а вас как величать, уважаемый?

— Колпицкий Федор, — выпалил парень. — Мне нужно от вас три минуты.

— Вам нужно, а мне? — Стас улыбнулся снова, все какое-то веселье. — Только давайте зайдем в здание, там, кажется, попрохладней.

Они вернулись в банк. Линькович на правах вице-президента прошел в переговорку на первом этаже и повелел принести воды.

— Ну, Федор, изложите ваше дело.

Парнишка достал из сумки простенький планшет («неужели этот щегол пришел меня шантажировать, но чем, неужели Катя из «Доллз» такой план придумала, господи, какие клоуны»), открыл его, передал Стасу. Тот взял его в руки, посмотрел на фотографию и… улыбка улетела в дальние страны.

На фотографии был его отец, в военной форме, совсем молодой, такая была в домашнем альбоме, но в варианте на планшете, на фотографии была еще и девушка, которую Стас никогда не видел. Дальше было еще несколько фоток, на каждой отец девушку держал за руки, ел мороженое и вообще ухаживал. Этих снимков Стас не видел никогда.

— Федор, мне очень хотелось бы понять, откуда эти фотографии у вас, и, конечно, получить оригиналы, — Линькович бережно вернул улыбку из дальних странствий.

— Ведь это ваш отец на фотографиях? — парнишка оставался серьезным.

— Безусловно, а вот про девушку, увы, ничего не знаю, — Стас помахал рукой, чтобы им принесли кофе, потом, скосившись на собеседника, попросил и бутербродов. На всякий случай, в молодости всегда хочется есть.

— Это моя бабушка, — прозвучало так, как будто Федор хотел сказать: «Это моя бабушка, дурак, неужели непонятно».

— Достойная девушка, — улыбнулся Стас, — как она поживает? С удовольствием передам ей коробку хороших конфет.

— Она умерла шесть лет назад, сердце, — Федор загрустил. — Мы недалеко от Луганска жили, она туда переехала в 1967 году, когда мой папа родился.

— А теперь вы здесь, всей семьей, беженцы, наверное? — задавая вопросы, Стас размышлял, сколько денег стоит дать за фотки, долларов триста-четыреста, а уж если и предыстория не подведет — штуки не жалко. Времена теперь уже не прежние, раньше можно было и больше. Но прежде не было и беженцев из Донбасса.

— Да, — Федор с интересом посмотрел на бутерброды и почти так же — на секретаршу, которая их принесла. Парень явно хотел есть: девчонка была чудо как хороша, а вот еда — так себе. Линькович от души страдал из-за того, что в банке экономили на кнопках и колбасе.

— Ну ладно, про себя расскажешь еще, так откуда фотки и что за девушка? — Стас глотнул кофе.

— Это моя бабушка, а мужчина рядом — мой дедушка, — по всем канонам плохого кино Линькович обязан был в этот момент подавиться, но годы бизнеса научили всегда быть спокойным: он закончил глоток и только после этого переспросил, все ли правильно услышал.

— Дедушка, — все так же уверенно сказал парнишка, — Иван Георгиевич Линькович.

В 1982 году, после того как сбилась их дачная компания и от нее был отогнан старший брат Димы Хубариева, — кажется, его звали Макс, — ребята часто ходили в соседний поселок в кино. После «Пиратов XX века» бежали домой дробной рысью, так было страшно. Но по большей части там показывали индийские фильмы. Думал ли Стас, что когда-нибудь его попробуют развести при помощи наработок мастеров Болливуда.

Он улыбнулся самой широкой улыбкой. Знавшие Линьковича люди в этот момент залезали в окопы, надевали каски и начинали бояться.

— Послушай, Федор, я бы очень советовал тебе либо крайне просто и очень убедительно объяснить, как тебе в голову пришла такая идея, либо резво извиниться, быстро сказать, сколько ты хочешь за фотки, и уматывать отсюда со всей доступной тебе скоростью.

Парнишка не смутился, снова взял планшет и открыл новые фотографии.

Стас пожалел, что бросил курить.

На всех фотках был его отец в молодости. Но только… у Ивана Георгиевича никогда не было длинных волос а-ля Кипелов из «Арии». Его отец не мог носить майку группы «Алиса» и пить пиво из горла. Линькович-старший не носил таких усов. Не сидел, чуть постарев, в очевидно сельской школе перед классом. Все было про то и не про то.

— Это кто? — поинтересовался Стас.

— Это мой папа, Георгий Иванович, — парнишка сохранял спокойствие, как теперь выясняется, фамильное.

— Ну давай рассказывай, Федор, как и что, — Линькович отложил планшет и махнул, чтобы еще принесли кофе и бутербродов.

По версии бабушки, Марины Ивановны, их роман с отцом Стаса (и, соответственно, дедушкой Федора) начался, когда Иван Георгиевич заканчивал военное училище. Они собирались пожениться, но сразу после получения первых погон молодого офицера отправили в командировку. Потом он вернулся, и все уже шло к свадьбе, как случилась новая командировка. Через месяц после его отъезда Марина Ивановна поняла, что беременна.

Жених не вернулся ни через полгода, ни через год. Отсутствие штампа в паспорте не давало возможности навести справки. Промаявшись полтора года, она вернулась с ребенком к родителям. Замуж больше не выходила, да и не звали, в подоле ведь принесла. Вплоть до 1986 года Марина Ивановна считала, что Линькович сгинул. Но однажды во время семейного просмотра программы «Время» увидела постаревшего, но все такого же видного жениха в президиуме какого-то мероприятия. Фотографии уничтожать не стала. Но рассказала сыну, тогда еще совсем подростку, про то, как он стал безотцовщиной.

Стас немедленно заступился за Ивана Георгиевича. Он действительно уезжал на полгода, но провел в далекой жаркой стране три с половиной года. Наверное, нельзя было писать, да и весточку никакую не передать.