Лубянская империя НКВД. 1937–1939 - Владимир Семенович Жуковский

ВОПРОС: Вы ведете в камере такие разговоры, что Ваш муж Жуковский арестован по «халатности НКВД»?

ОТВЕТ: Нет я таких разговоров не вела

— Вы говорили о произволе е НКВД, о массовых необоснованных арестах?

— Я говорила, что меня удивляет то, что арестовывают жен, о каком то массовом необоснованном аресте разговоров не было.

ВОПРОС: Какие вели разговоры о Фриновском?

ОТВЕТ: Я обрисовала наружность Фриновского, о котором меня расспрашивала Зайончковская, других разговоров о Фриновском не было.

— Какие еще были разговоры в камере?

— Разговоры ведутся на бытовые темы самые разнообразные.

ВОПРОС: Что еще можете добавить к своим показаниям?

ОТВЕТ: Никаких к-p. разговоров в камере не веду и ни какой клеветой на органы НКВД не занимаюсь.

23 апреля следователь Масленников составляет «Протокол об окончании следствия» (хотя, как будет видно, об «окончании» говорить еще рано).

«Признав предварительное следствие по делу законченным, а добытые данные достаточными для предания суду, руководствуясь ст. 206 УПК, объявил об этом обвиняемому, предъявил для ознакомления все производство по делу и спросил — желает ли обвиняемый чем-либо дополнить следствие.

Обвиняемый Жуковская-Шатуновская Е.Г. ознакомившись с материалами следственного дела заявил(а), что (свое нижеследующее заявление Е.Г. вписала на форменный бланк от руки. — В.Ж.) никогда в своей жизни я не имела ничего общего с контрреволюцией, всякая шпионская работа и предательство против Советской власти чужды моему образу мыслей и всей моей деятельности. Я смогу и после тяжелого потрясения, которым для меня является арест и пребывание в советской тюрьме, быть полезным и честным научным работником и гражданином и в таком же духе воспитать своих детей».

Бутырское сидение Лены можно условно разделить на два этапа. Первый из них заканчивается документом, оценивая содержание которого трудно подобрать должный эпитет. Остается предоставить слово тюремному канцеляриту.

1939 г., июля 11 дня следователь — лейтенант г.б. Перепелица

«Нашел:

Жуковская-Шатуновская Е.Г. является женой врага народа, быв. зам. наркома Внутренних дел СССР Жуковского.

По показаниям ЗАЙОНЧКОВСКОЙ — она знала о контрреволюционной деятельности своего мужа.

На основании изложенного

Постановил:

Жуковскую-Шатуновскую Елену Георгиевну, привлечь к ответственности в качестве обвиняемой по ст. 17–58 п. 1 «а» УК РСФСР.

Мерой пресечения способов уклонения от следствия и суда избрать содержание под стражей».

«справка: Жуковская-Шатуновская Е.Г. арестована 11 / VI—39 года, содержится в Бутырской тюрьме».

О том, что человека непререкаемо именуют «врагом народа» еще задолго до суда, читателя, знакомого с предыдущим материалом, не удивит. Однако данное постановление выдается и собственным вкладом на беззаконие: арестовали Лену 11 ноября 1938 г., т. е. ровно за семь месяцев до числа, обозначенного в липовой справке, и за восемь месяцев до «избрания меры пресечения».

До сих пор изложение, начиная со дня ареста, развивалось по линии следственных действий. Но жизнь, даже самая ущербная, более многопланова. Не терял времени отец Лены Георгий Борисович. Профессиональный литератор, был он редактором всех прижизненных изданий Серафимовича. Все заявления Г.Б. Шатуновского выдают его литературную квалификацию и полны горестного чувства, испытываемого отцом из-за внезапно и безвинно попавшей в беду дочери, которой он всегда привык гордиться. Читаешь его глубоко продуманные аргументы, звучащие, с точки зрения нормального человека, очень убедительно, и ловишь себя на циничной мысли: к чему все это? Игра ведется по иррациональным правилам, обвинительный приговор предрешен, с человеческими качествами и реальными деяниями подследственной тяжесть приговора не связана, так что все призывы к справедливости, не говоря уже о милосердии, — бессмысленны. Все заявления (не только отца, но и дочери) бюрократической машиной проштамповывались, а ответ был по существу неизменен: «е пересмотре дела отказано» или «В виду того, что вновь поданная жалоба отцом осужденной не содержит новых доводов к пересмотру решения по делу, эта жалоба на основании приказа НКВД СССР… оставлена без удовлетворения…»

Процитирую первое заявление Георгия Борисовича на имя Берии от 4 апреля 1939 г.

«Она (дочь. — В.Ж.) — человек кристаллической честности и редкой бескорыстности. Позвольте привести две маленькие иллюстрации. Пробыла она немало времени со своим мужем замторгпредом заграницей и к великому удивлению кумушек не привезла оттуда никакого запаса платьев и тряпок — наряды ее не интересовали. В последний год она имела возможность по должности ее мужа пожить лучше и шире, чем жила раньше. Но это ей было чуждо. Я с радостью смотрел, как отчаянно она сопротивляется переезду в новую, более просторную квартиру (так и не переехала), как упрямо она сжимает бюджет и экономит каждый НКВД-овский рубль. После ареста ее дети перешли ко мне в подбитых башмаках, без валенок, с крайне ограниченным запасом рваного белья и платья. Я теперь должен покупать и доставать наиболее необходимое».

Цитирует «сын за отца не отвечает» и трансформирует в «жена за мужа не ответчик».