Неизвестная война - Отто Скорцени

— Кроме того, очень важно, — продолжал фюрер, — чтобы ни наши армейские части, ни наше посольство в Риме не узнали о вашей миссии. Вы должны понять меня правильно. И одни, и вторые ошибочно оценивают ситуацию в Италии. Я опасаюсь, что они могли бы действовать наперекор моим намерениям. Поэтому все должно быть в абсолютной тайне. Я вам чрезвычайно доверяю, Скорцени. С этого момента вы отвечаете передо мной. Мы еще увидимся. От всего сердца желаю вам успеха!

Он пожал мне руку. Я обещал, что сделаю все, что в моих силах.

Много написано о взгляде Гитлера. Говорят, что он был чарующий, гипнотизирующий, магнетичний. Я могу сказать, что, действительно, Гитлер был одарен необычайной силой убеждения. Не только его взгляд имел силу убеждения — его слова, поведение, весь он сам представляли удивительную силу. Наша встреча продолжалась не более двадцати минут, а мне показалось, что Гитлер обсуждал ход операции в течение нескольких часов.

Фюрер знал меня не лучше, чем остальных пятерых офицеров, вызванных к нему. Почему он выбрал меня? «Я уверен, что у вас получится», — сказал он. Это было повторено дважды. Почему он был убежден в этом, почему я также, сразу же после нашей встречи, был убежден, что все получится? Не знаю. Эти явления относят к парапсихологии, они необъяснимы. Нам остается только констатировать факт, что они существуют.

Мне хотелось есть. Я уже собирался проглотить пару бутербродов в «чайной» ставки, когда Отто Гюнше, тогда хауптштурмфюрер, сообщил мне, что в соседнем зале меня ожидает генерал Курт Штудент. Это был добродушный и довольно упитанный человек. В 1941 году в Роттердаме он был тяжело ранен, и после этого у него на лице остался глубокий шрам, проходящий через весь лоб. Он принял меня сердечно. Я ознакомил его с приказами, полученными только что от Гитлера. В этот момент, к моему великому удивлению, в комнату вошел рейхсфюрер СС Гиммлер.

Я впервые видел его вблизи. Должен признаться, он не произвел на меня положительного впечатления — у него оказалось дряблое рукопожатие и убегающий за пенсне взгляд. Он был в хороших отношениях с генералом Штудентом. Несмотря на то, что он был очень расстроен, вначале ему удавалось сдерживать себя. Он повторил мне то, что ранее сказал Гитлер. «Дело не только в Муссолини! — выкрикнул он. — Вы должны разузнать подоплеку, так как там везде предательство. В заговор, который существует уже более четырех месяцев, вовлечено множество народа. Он простирается до Мадрида, Анкары и Лиссабона. Король Виктор Эммануил и герцог Гумберг являются руководителями этого заговора. Фюрер не верит ни одному слову заявления маршала Бадольо, что Италия будет верна договору, «подписанному с нами»».

Гиммлер начал лекцию об итальянской политике, в которой я лично ничего не понимал. Он сказал, что ему все стало ясно с 18 января 1942 года, когда генерала Амброзио, командующего 20-й армией, назначили начальником Генерального штаба вместо генерала Марио Роатти. С апреля того же года Амброзио готовил арест Муссолини с соглашения генерала Джузеппе Кастеллано. Великий фашистский совет был по приказу короля превращен в ловушку с помощью Дино Гранди, графа Галеаццо Чиано, Цезаря Де Векьо и Джузеппе Ботано.

«Но это еще не конец игры! — заявил взволнованным голосом рейхсфюрер. — Согласно последним статистическим данным, национальная фашистская партия объединяет в своих рядах 4 700 000 членов, а движение «Дополаворо»[180]— 5 000 000. Имеется фашистская милиция! Молодежные организации! С такими силами можно и необходимо удержать страну».

Гиммлер очень ошибался. Он не знал, что фашистская милиция была включена в состав вооруженных сил. Через два дня, 28 июля, национальная фашистская партия была объявлена вне закона.

Гиммлер добавил, что генерал карабинеров, Черика, ненадежен. Не стоит также доверять генералу Карбонье, части которого перемещаются в направлении Рима. К счастью, после неоднократных требований маршала Кессельринга, столица будет объявлена «открытым городом». (Это не уберегло ее в будущем от бомбардировок союзников.) Гиммлер продолжал свою лекцию: генерал Галбиаты, который хотел защитить Муссолини от Великого совета, не имеет соответствующей подготовки, то же касается и Фаринацци. Доказательство: распорядок дня Гранди был утвержден девятнадцатью голосами против семи при одном воздержавшемся. Польверелли, министр по делам прессы, ноль. Однако самым ловким оказался Гумберт. Король и граф должны быть арестованы, так же как Бадольо и многие другие…

— Известно ли вам, по крайней мере, кто будет будущим министром иностранных дел? — спросил меня Гиммлер.

Я скромно ответил, что мне это не известно. Рейхсфюрер пожал плечами:

— Гуарильо, бывший посол в Анкаре! Это же очевидно!

Для меня все это было не ясно. Кто должен арестовать короля и его преемника? Гитлер дал мне четкий приказ, касающийся Муссолини. А меня засыпали лавиной фамилий генералов, адмиралов, министров. Гиммлер не замолкал. Несмотря на то, что у меня хорошая память, я все же достал из кармана блокнот, чтобы сделать пометки.

— Вы что, сошли с ума?! — крикнул рейхсфюрер. — Все, о чем я говорю, является совершенно секретным.

Он пожал плечами и призвал в свидетели этой непристойной ошибки генерала Штудента. Без малого 23.00 я попросил разрешения позвонить в Берлин, чтобы предупредить свое подразделение. Ожидая, пока меня соединят, я закурил в коридоре. Гиммлер, который только что вышел из комнаты, увидев, что я курю, начал меня оскорблять:

— Это невероятно! У вас не хватает силы воли, чтобы удержаться от курения здесь? Все время эти вонючие окурки! Я вижу, что вы являетесь не тем человеком, который нам необходим для выполнения трудного задания!

Я ничего не ответил. Он ушел в ярости.

— Вы правильно сделали, прореагировав таким образом, — сказал Отто Гюнше. — Когда рейхсфюрер расстроен, дискуссия становится бессмысленной.

Гюнше по-дружески предложил мне переночевать в его комнате. Однако меня беспокоило не это. Я попросил в свое распоряжение письменный стол и секретаршу. Мое пожелание сразу же было выполнено. В этот момент меня вызвал генерал Штудент: я должен был в качестве его адъютанта вылететь вместе с ним в Рим в 8.00. Наконец меня соединили с унтерштурмфюрером Радлом. Я предупредил его, что в эту ночь не может быть и речи о сне, а также передал ему приказы. Он должен отобрать тридцать добровольцев и самых лучших офицеров и унтер-офицеров. Их необходимо немедленно переодеть в мундиры стрелков-парашютистов и снабдить необходимыми документами. Они должны прибыть на аэродром в Стаакен, готовые к полету, в 6.00. Место назначения является тайной, оно будет сообщено пилотам во время полета. Нам также потребуются десять офицеров разведки. Радл должен постараться найти лучших! Остальные указания придут по телеграфу.

Они пришли. С середины ночи Карл Радл организовывал отправку экспедиции из Берлина. Он признался мне, что «опешил», когда услышал, что я лично разговаривал с фюрером, который поручил нам важную миссию. На ужин были бутерброды, я выпил несколько чашек кофе и работал до 3.00. Радла и его добровольцев я увидел только 29 июля в Пратика ди Маре, когда они выходили из самолета. Ничего не забыли. Среди аксессуаров оказались даже сутаны и шляпы священников. Он не выполнил только одного распоряжения (данного самим рейхсфюрером) — не перекрасил нашим людям волосы в черный цвет, что, безусловно, было лучшим способом обнаружить их.