Оттенки русского. Очерки отечественного кино - Антон Долин

Виноваты, как выясняется, вовсе не силы тьмы, которых имел в виду Гоголь, а православные мракобесы, которым только дай осиновый кол в одну руку и факел в другую, они непременно кого-нибудь линчуют: главным негодяем авторы-прогрессисты назначили не панночку или Вия, а карикатурного отца Паисия, сребролюбивого и похотливого (звездный час Андрея Смолякова, которому досталась единственная характерная роль на весь фильм). Что же с этим всем делать? Уверовать в Бога истинного, для надежности залив глаза горилкой, — другого выхода у бывшего прагматика Джонатана все равно не остается, — и все будет тип-топ.

Чтобы пробиться к этим сомнительным откровениям, зрителям придется попотеть. Забыв о здравом смысле (о хорошем вкусе лучше даже не упоминать), они будут вынуждены искать десять отличий между идентичными казаками с безразмерными усами, чубами и люльками, постигать сомнительную логику побочной романтической линии, со скрипом вспоминать гоголевскую лексику и пытаться примирить ее с постсоветской идиоматикой. На самом деле скрытая основа этого зрелища — вовсе не страшная повесть из «Миргорода», а шутливая быличка из финала «Вечеров на хуторе близ Диканьки». Помните «Заколдованное место»? Доверчивые селяне — ну в точности как публика российских блокбастеров — ищут клад, а черт водит их за нос. В итоге восходит на заколдованном месте «такое, что и разобрать нельзя: арбуз не арбуз, тыква не тыква, огурец не огурец». Лучше и не скажешь об этом балаганном ужастике, рядящемся в одежды доморощенных «Пиратов Карибского моря» и претендующем при этом на вериги моральной притчи.

Ощущение сносящей крышу эклектики возникает не случайно. Ведь настоящий жанр «Вия» давно известен в России: это каша из топора. То есть в нем есть все ингредиенты — звездный каст, впечатляющие спецэффекты, отличные декорации, респектабельная первооснова, — кроме самых главных: режиссуры и сценария. Поэтому, невзирая на кажущуюся съедобность, во рту остается металлический привкус. В роли топора выступают, собственно, Петрухин и Степченко. Претендующий на детективную интригу сюжет разваливается под весом противоестественно запутанных нагромождений. Режиссура как способность построить внятную мизансцену, создать сколь-нибудь убедительные характеры и добиться пусть даже мимолетного эффекта сопереживания отсутствует начисто.

Зато есть без преувеличения выдающаяся сцена галлюциногенного трипа картографа, в которой казаки, один за другим, перевоплощаются в босховских чудовищ: там же выходит на сцену и сам Вий с его знаменитыми веками. Вот этот эпизод не стыдно показывать хоть Питеру Джексону, хоть Гильермо дель Торо. А все потому, что режиссуры в нем нет вовсе — только безудержная фантазия русских левшей-кустарей, которые, дай им волю, и в Голливуде камня на камне бы не оставили. Как минимум один талант у Степченко с Петрухиным есть: искать правильных людей — будь то декораторы, гримеры, костюмеры или артисты старой школы в диапазоне от Валерия Золотухина до Нины Руслановой, — которые сделают работу за них. Правда, возникает побочный эффект: начинает казаться, что картина — не антиклерикальная парабола, а злободневный антиукраинский памфлет о том, что мятежом на Майдане заправляет нечистая сила и европейцам, если хотят остаться в живых, туда лучше не соваться.

Степченко и Петрухин в «Вие» — что-то вроде Вия в оригинальной повести. Вроде бы они главные, но участия в действии почти не принимают, как выглядят и зачем нужны — непонятно. Хотя они, конечно, никакие не черти, а обычные мошенники: если и гоголевские персонажи, то наследники Чичикова по прямой. Тот хотел прослыть богатым помещиком, не имея за душой ничего, кроме наглости; эти записались в кинематографисты. Остается гадать, удастся ли опять одурачить публику, давным-давно смотрящую кино (особенно массовое) с широко закрытыми веками. Очень может быть, что удастся. Но вдруг она проснется и поймет, что ее обманывают? Тогда, в точности как у Гоголя, авторы «Вия 3D» заглянут в долгожданный котел с золотом, а там сор, дрязг и стыдно сказать, что такое.

Во время просмотра «Кухни в Париже», уже минут через двадцать после начала, мне захотелось последовать примеру главного героя, шеф-повара Виктора Баринова (Дмитрий Назаров), и утопить хотя бы часть печалей в алкоголе. Ведь пьяные слезы себе позволить может любой, а трезвые критику не к лицу. Но и без выпивки к горлу что-то подступало. Очевидно, писать рецензию в таком состоянии бессмысленно — и даже понять, хорош ли фильм, в сущности, невозможно. С одной стороны, это качественная комедия, лучше многих других, без пошлого юмора и с фактурными персонажами. С другой стороны, типичное «доброе кино», от просмотра которого у меня обычно изжога. С третьей, полнометражная версия дико популярного ситкома, которого я все равно не смотрел, а разобраться в сериальных хитросплетениях новичку не под силу. С четвертой же, самой важной стороны, все это не имело ни малейшего значения.

Ведь на экране было такое, чего жаждали душа и тело. Нет, речь не только о блюдах высокой кухни, а о воздухе, в котором не ощущается вражды и угрозы. О мире, где все сидят за столиками и едят что-то утешительно-вкусное, а на белоснежной кухне для них готовят милые, дружелюбные люди. И ничего, кроме отдыха от трудов и забот, в этом мире не существует. В нем даже мутный бизнесмен с внешностью и повадками Дмитрия Нагиева (это он, впрочем, и есть) готов вложить все активы в покупку ресторанчика в Париже — романтического, на корабле. В городе любви и красоты каждому придутся по вкусу наша стерлядь и наш винегрет. У всех устроится личная жизнь, наступит счастье. Подозревали ли повара, бармены и официанты — а также продюсеры, сценаристы и актеры, — что, пока они будут гулять по отчасти уже русскому Парижу, публика будет смотреть на них откуда-то из русской Северной Кореи?

«Кухня в Париже» — вероятно, самый неактуальный, самый неуместный фильм в истории мирового кинематографа. Он так же причудлив, каким мог бы быть фильм о героических белогвардейцах и чекистских палачах, снятый в СССР 1937 года, как экранизация брежневской «Малой земли» в разгар перестройки. Только тех картин не могло бы случиться — тогда история еще не набрала сегодняшние сумасшедшие обороты. «Кухню в Париже» снимали совсем недавно, и никто не мог предположить, что к моменту премьеры Европа окажется нашим стратегическим противником, а любому, кто отважится вслух ностальгировать по Монмартру и Нотр-Даму, предложат побыстрее туда и уматывать, пока к стенке не поставили как национал-предателя.

Готов услышать традиционные протесты: «Кино — вне политики!» Ну конечно, расскажите кому-нибудь другому. Вся интрига «Кухни в Париже» строится вокруг встречи в верхах: президенты РФ (узнаваемый по голосу, но предусмотрительно ни разу не показанный Путин) и Франции (женщина неслыханной красоты) собираются пообедать в ресторане главных героев, чтобы обсудить грядущее строительство газопровода через Западную Европу. Никакой войны, никакой политики, никакого противостояния: легкий флирт под сухое красное и анекдоты про Лукашенко — кто мог предвидеть, что президент Белоруссии к моменту проката фильма покажет себя большим европейцем, чем глава нашего государства? И конечно, финальная мягкая реплика холую-спецслужбисту в благодарность за шикарный ужин: «Сделайте, чтобы у них все было хорошо. Совсем хорошо».