Одиссея батьки Махно - Сергей Мосияш

4) Обратиться к Реввоенсовету Южфронта с предложением по координации действий по ликвидации Махно.

26 мая 1919 г. Председатель Совета обороны Украины Раковский».

— Это что? — нахмурился Нестор. — Провокация? Живо ко мне Голика. И комиссара Петрова сюда.

Вошёл Лев Голик, тоже с листовкой. Махно свирепо взглянул на него, словно это он был во всём виноват.

— Что это значит?

— Это значит, Нестор Иванович, что у них там, в Киеве, в высоком чине сидит деникинец. Эта телеграмма ещё не была вручена Ленину, как оказалась на столе у Деникина. Он и приказал её размножить и подкинуть нам.

Вошёл Петров, он был взволнован, по лицу шли красные пятна.

— Товарищ Петров, вы большевик, наш комиссар, объясните нам, что происходит?

— Не понимаю, ничего не понимаю. Мы держим фронт, нас бросила армия... Это же... Это же контрреволюция... Я буду звонить Троцкому...

— Не беспокойтесь, — зло усмехнулся Голик. — С ним всё согласовано. Или вы не читали газету, в которой он призывал, что с нами пора кончать?

Петров сел к столу, обхватил голову:

— Ничего не понимаю. Это же удар нам в спину... это вредительство... я выйду из партии, — бормотал он.

— И сразу угодите к чекистам, — холодно заметил Нестор. — Раз дело упирается в Махно и только в Махно, я подаю рапорт главкому о своей отставке, пусть пришлют другого начдива, я сдам ему фронт. Яков Васильевич, вызови ко мне комбрига-2 Белаша.

— Кстати, Нестор Иванович, у него наметился успех. Он занял Ново-Троицксе, а в Анадоле пленил 150 шкуровцев и взял 3 пулемёта. Кроме этого освободил Игнатвевку и Карань.

— Поздравь его от меня. Пусть оставит за себя Давыдова и правится ко мне. А сейчас я буду писать заявление, прошу оставить меня.

Все вышли, остались только адъютанты-телохранители Лютый и Троян. Махно взял ручку, придвинул к себе чистый лист, начал писать: «Я, оставаясь честным революционером, заявляю, что с 2-х часов дня 28 мая не считаю себя начальником дивизии. Предоставляю право каждой бригаде переходить в ведение командования Южфронта.

Батько Махно».

— Гаврюша, отнеси Озерову, пусть зарегистрирует и немедленно отправит телеграфом.

Но через несколько минут в кабинет вошли Озеров и оперативники Чучко и Родионов.

— Нестор Иванович, ну зачем же так, — заговорили они наперебой. — Нельзя бросать армию... Ну мало ли...

— Братцы, вы ни хрена не поняли. Я не девица, чтоб капризничать. Дело серьёзное: Из-за меня могут пострадать многие. У большевиков слово «махновцы» стало почти ругательным. Я не имею права подставлять под огонь заградотрядов и чекистов 20 тысяч бойцов. Всё. Кончен разговор. Яков Васильевич, ты пока в моём подчинении, отправляй телеграмму.

На следующий день к Махно явился Голик, у батьки сидели Белаш и Чучко.

— Нестор Иванович, вот мы перехватили две телеграммы. Читай.

«Реввоенсовет указывает, что действия и заявления Махно являются преступлением. Неся ответственность за определённый участок фронта 2-й армии, Махно своим заявлением вносит полную дезорганизацию в управление, что равносильно оставлению фронта. Махно подлежит аресту и суду Ревтрибунала.

Реввоенсовет Южфронта В. Гиттис, А. Колегаев».

— Ну вот я уже и преступник, — усмехнулся Нестор, беря в руки вторую телеграмму:

«Харьков, тов. Ворошилову, тов. Межлауку. Кандидатуру Дыбенко для работы по ликвидации махновщины мы снимаем и предлагаем кандидатуру Ворошилова.

Председатель Совета обороны Раковский».

— Вот уже назначили нам и экзекутора.

— Да, положеньице. С востока Деникин, с севера Шкуро, с запада заградотряды, а с юга на море эскадра Антанты. Они ж тебя не выпустят, Нестор.

— Вот для этого я тебя и вызвал, принимай документацию, я теперь вне закона, вольный казак.

— Куда ж ты?

— На Правобережье, больше некуда.

— К Григорьеву, что ли?

— Там видно будет.

В дверь заглянул Озеров:

— Нестор Иванович, сними трубку, на проводе Троцкий.

— A-а, главный закопёрщик. — Нестор снял трубку: — Батько Махно слушает.

— Вы знаете, что Шкуро уже угрожает Харькову, — закричал в трубке голос Троцкого. — 13-я армия уворачивается от удара и с боем отходит за Донец. От Славянска до Гришина фронт открыт. Предлагаю вам с вашей дивизией занять этот участок и принять на себя ответственность за его судьбу.

— Я не имею возможности это сделать, у нас именно от Шкуро большие потери. Он вырубил два полка; в связи с полным отсутствием боеприпасов повстанцы дерутся штыками и прикладами. На нашем участке от Азовского моря до станции Еленовки у противника одна пехотная и две конных дивизии при пулемётах, орудиях, танках, бронепоездах и даже аэропланах. Мы не можем бросить этот участок.

— Я как Председатель Реввоенсовета приказываю вам немедленно занять указанный участок.

— Это нереальный приказ, я не могу бросить свой фронт ради того, чтоб покрыть чьи-то грехи.

— Я вам приказываю! Вы слышите?

— Я слышу, не глухой.

— Если вы не исполните, я вынужден буду отдать вас под суд.

Махно разозлила эта, ещё одна угроза, он рявкнул в трубку:

— А пошёл ты, мухомор, к чёртовой матери! — и бросил трубку.

— Ну что? — спросил Белаш.

— Что, что? Не слышал что ли? Сам напортачил, теперь хочет на нас свалить этот провал и отступление 13-й армии.

— Ну уж это как водится.

— Чучко, немедленно сообщи по бригадам, что я ухожу и чтоб не вздумали сниматься с фронта. Может, с моим уходом и обеспечение улучшится. Дай-то бог.

Мария Никифорова так и не утвердила себя в качестве покровительницы «милосердия» и гуляйпольского наркома просвещения. Явилась к Махно уже с маузером на боку и даже с гранатой за поясом:

— Нестор, может, хватит меня за дурочку держать?

— Сейчас я тебя, Мария, и за умную не смогу. Я отставлен.

— Плюй на это. Слушай сюда, мы с группой товарищей анархистов разработали гениальный план...

— С какой это группой?

— С Черняком, с Громовым, да и мой муж Бжостек Витольд чего-то стоит. У нас в группе собралось 60 человек, это в основном решительные и отчаянные головы, ты их знаешь.

— Ну и что ж у вас за гениальный план?

— Мы разбиваемся на три группы, я со своей проникаю в Крым.

— Там уже белые, Дыбенко смотал удочки.