Вяземский - Вячеслав Бондаренко

Он отложил письмо Светланы, придвинул письмо Кассандры, полученное еще в сентябре, в Москве… Представил себе некрасивое, умное, волевое лицо Блудова. И тут же подумал о Булгарине.

* * *

История русской литературы уже в предпушкинское время была богата яркими биографиями писателей — довольно вспомнить трудную карьеру Державина или полную лишений жизнь Ермила Кострова, судьбу подвижника Тредиаковского или многогранного таланта Николая Львова… Но именно Фаддей Венедиктович Булгарин первым открыл для русской словесности биографию авантюрную. Не зря Вяземский называл его «зайцем, который бежит между двух неприятельских станов». Рано ставший полнеть, с симпатичным, немного женственным пухлым лицом, с живо все подмечавшим взглядом, Фаддей Венедиктович и впрямь немного смахивал на зайца, всегда готового улепетнуть, но при том лукавого и нахального.

Он родился в 1789 году в семье бедного польского шляхтича, отчаянного либерала, который назвал сына в честь Тадеуша Костюшко. Девяти лет Булгарин поступил в петербургский Сухопутный шляхетский корпус, где начал сочинять стихи. В 1807 году уланский корнет Булгарин сражался с французами под Фридландом, был ранен и награжден орденом Святой Анны III степени. Но за сатиру на великого князя Константина его перевели в провинциальный полк, а в 1811 году за «худую аттестацию в кондуитных списках» вовсе уволили. Булгарин подался в Ревель, потом оказался в Варшаве и Париже, где вступил уже во французскую армию. В составе польского корпуса он воевал в Испании, а за Русскую кампанию получил орден Почетного легиона и чин уланского капитана. После войны Булгарин обретался в Вильно, где много публиковался в местной прессе. С 1819 года жил в Петербурге, где сначала воспринимался всеми как польский литератор. Но Фаддей Венедиктович удивительно быстро оброс связями в русской словесной среде — подружился с Рылеевым, Бестужевым, Кюхельбекером, Грибоедовым… Уже в 1822 году он начал издавать журнал «Северный архив», год спустя — приложение к нему «Литературные листки», в 1825 году выпустил альманах «Русская Талия», где впервые поместил отрывки из «Горя от ума», в том же году стал соиздателем Греча по журналу «Сын Отечества» и начал выпускать коммерческую газету «Северная пчела» — в сущности, первую русскую газету современного типа («Пчела» активно практиковала скрытую рекламу, а ее материалы нередко были эксклюзивными). Уже в 1827 году начало выходить пятитомное собрание сочинений Булгарина. В общем, его биография вполне достойна небольшого авантюрного романа, и, кстати, именно Фаддей Венедиктович может считаться основоположником этого процветающего ныне в России жанра — его «Иван Выжигин» в 1829 году стал первым русским романом-бестселлером.

Как всякий новичок в литературных и издательских кругах, сначала Булгарин хотел дружить со всеми подряд, но, обзаведясь связями, стал позволять себе многое. Он напечатал в «Северном архиве» обширную отрицательную рецензию польского историка Иоахима Лелевеля на карамзинскую «Историю». В 1824-м раскритиковал статью Вяземского о Дмитриеве, резко противопоставив Дмитриеву Крылова. Пытался поссорить Жуковского с Пушкиным, Дельвига и Баратынского — с Грибоедовым… Булгаринская критика строилась по принципу «вы нас похвалите — и мы вас похвалим». Одним из первых, кто распознал в Фаддее Венедиктовиче оборотистого литературного барышника, был Вяземский — именно он первым, задолго до того, как ругать Булгарина стало модно, написал на него эпиграмму, чего самолюбивый польско-русско-французский улан, естественно, не простил. Он уже был широко известен, издавал популярнейшие журналы и газеты, его лучшим другом был сам Грибоедов (хотя были у них и крупные ссоры, в частности, после вышеупомянутой попытки противопоставить Грибоедова Баратынскому и Дельвигу) — нет, обид Булгарин не забывал и умел наносить ответные удары…

Как всякий журналист, он постоянно оглядывался в поисках потенциальных сотрудников и компаньонов. С ними он был ласков и почтителен. Стоило же ему убедиться, что использовать человека в своих интересах невозможно, как Булгарин начинал подозревать в нем конкурента и всячески старался убрать его с дороги. Именно так развивались его отношения с писателями «Полярной звезды» — пока они были в силе, Фаддей Венедиктович усердно крутился рядом; грянуло 14 декабря — и Булгарин поспешил откреститься от ставших бесполезными вчерашних друзей…

Именно так он строил отношения с Пушкиным — сперва льстил, искал приятельства, потом, после появления «Литературной газеты», поспешно расчехлил свою уланскую саблю и напал, грубо и откровенно, не гнушаясь ни клеветой, ни поклепами… Впрочем, тут Булгарин оскандалился: он не знал или забыл о том, что Пушкин находится под опекой-надзором императора. И реакция Николая I оказалась мгновенной: назвав булгаринскую статью о Пушкине «несправедливейшей и пошлейшей», он предложил вообще закрыть «Северную пчелу»!.. Так что с Пушкиным связываться было рискованно. И Булгарину приходилось делить с ним журнальный рынок.

Мятеж 14 декабря очень сильно помог ему — круг «Полярной звезды» был выкорчеван под корень, Воейков, пытавшийся утопить Булгарина доносом, довольно сумбурно вел свой «Русский инвалид», «Отечественные записки» Свиньина всерьез никем не воспринимались; журнальный Петербург опустел. Оставалась Москва. Новоявленный «Московский вестник» не казался Булгарину серьезным конкурентом (хотя на всякий случай он все же регулярно упоминал в своих доносах имена молодых литераторов из круга «любомудров»). Главным булгаринским соперником был «Московский телеграф». Его он откровенно боялся — за два года журнал приобрел множество сторонников, издатель его Полевой окреп, а задиристая критика Вяземского обеспечивала изданию сотни постоянных подписчиков… В сущности, это был самый модный русский журнал. Но Фаддей Венедиктович прекрасно понимал, что журналу, как бы популярен он ни был, нужны высокие покровители. А за «Телеграф» заступиться некому. Это издание частное, неофициальное, и Вяземский с Полевым, при всех их талантах и известности, не защищены ничем. Над ними нет августейшего покровителя-цензора. У них есть известность, подписчики, репутация, но кого и когда это спасало в России?..

Фаддей Венедиктович точно просчитал все свои ходы. Сперва он предложил Полевому бросить Вяземского и издавать «Телеграф» вместе. Полевой отказался. Тогда Булгарин объявил ему войну. Но если Полевого он хотел просто убрать с журнального рынка, то Вяземского Булгарин мечтал не только обезопасить — исправить его. «Знатные и богатые люди, — писал он. — Преждевременное честолюбие, оскорбленное самолюбие, неуместная самонадеянность заставляет их часто проповедовать правила вредные для них самих и для правительства. Весьма легко истребить влияние сих людей на общее мнение и даже подчинить их господствующему мнению… Их легко можно перевоспитать, убедить, дать настоящее направление умам». Итак, пришло время заносчивому и честолюбивому князю Вяземскому расплатиться за свои эпиграммы и шуточки в адрес скромного литературного труженика Булгарина.

…Первые доносы на Вяземского поступили «наверх» еще в ноябре 1826 года. Тогда его вместе с Пушкиным назвали «меценатом молодого Погодина»: «Два человека в Москве, князь Петр Андреевич Вяземский и Александр Пушкин, покровительством своим могут причинить вред. Первый, которого не любили заговорщики за бесхарактерность, без всякого сомнения более во сто крат влиял противу правительства, образа правления и покойного государя, нежели самые отчаянные заговорщики. Он frondeur par esprit et caractere[49] — из ложного либерализма отказался даже от камер-юнкерства и всякой службы, проводит время в пьянстве и забавах в кругу юношества и утешается сатирами и эпиграммами. В комедии «Горе от ума» — зеркале Москвы, он описан под именем князя Григория». Но этот донос остался для Вяземского без последствий, если не считать распоряжения главноуправляющего Третьим отделением собственной Е. И.В. канцелярии А. X. Бенкендорфа «не терять из виду интимные связи» Вяземского и Пушкина.