Золотая пыль (сборник) - Генри Мерримен

– Это потому, что Филип Гейерсон был осведомлен лучше меня. Я не знал, что отец, распаленный пустяковой ссорой, сделает такое завещание. Или, если на то пошло, что он вообще способен на это. Разговаривая с вами, я представления не имел… Но теперь, выяснив все, я вынужден просить вас считать, что я ничего не говорил. Можете быть уверены, я никогда больше не подниму эту тему, даже в надежде развеселить вас.

Девушка неожиданно рассмеялась.

– Ох, веселья мне и так хватает, можете не трудиться. Тем более что эта роль вам не к лицу, месье Англичанин, – промолвила Люсиль вдруг посерьезнев. – Вы для нее не созданы.

И с лицом совершенно бледным и несчастным – каким, наверняка, казалось ей мое, Мадемуазель вышла.

Тем утром дела потребовали от меня пересечь Сену. Поэтому пообедал я в клубе и встретился с дамами уже ближе к концу дня. Стремление переговорить с Альфонсом Жиро по вопросу, связанному с похоронами его отца, заставило меня вернуться на улицу Пальмье. Слуга сообщил, что сын барона приехал и, насколько ему известно, еще в доме. Я поднялся в гостиную и застал там мадам.

– Мне нужен господин Альфонс Жиро, – сказал я.

– Добрым гением которого вы выступаете.

– Вряд ли это так, мадам.

– Нет, именно так, – проговорила она. – Среди улицы со скученными строениями самый крепкий дом даже понятия не имеет, сколько шатких зданий держатся за его счет. Альфонса Жиро крепким домом не назовешь. И он с удовольствием привалится к вам, если ему позволят. Считайте, что вы предупреждены.

– Из-за своей беспечности я нанес Альфонсу Жиро большой вред, едва ли не разорив его, – сказал я. – Поэтому постараюсь приложить все усилия, дабы вернуть то, что ему принадлежало.

Естественно, мадам де Клериси не отрывала глаз от своего рукоделия. Мне ни на миг не доводилось увидеть ее пальцы праздно сложенными. В этот момент она, как мне показалось, занималась особо трудным стежком.

– Никому не дано определить, сделано ли все возможное или нет, – сказала пожилая француженка, не поднимая глаз. – Мы, женщины, видим все в другом свете, и потому не беремся судить, где ложь и где истина. Пусть лучше мужчины сами решают.

– Да, – кивнул я.

– Разумеется, вернув состояние Альфонса, вы заслужите бесконечную его благодарность, ведь без денег виконт никогда не одобрит притязаний молодого человека на руку Люсиль.

– Это верно, – ответил я, и на миг проницательный взгляд мадам встретился с моим.

– Считаете, это меньшее, что вы можете сделать?

– Да. Не могли бы вы подсказать: находится ли Альфонс Жиро в этом доме?

– Понятия не имею.

– Может быть, Мадемуазель Люсиль…

– Возможно. Можете спросить ее. Если хотите.

Виконтесса снова посмотрела на меня. И я отправился на поиски.

Если барон Жиро не мог, в силу человеческой природы, унести с собой свои богатства, то они хотя бы провожали его до самого края могилы. Черные плюмажи вопияли о горе, священники изрекали слова утешения, мальчики с ангельскими личиками шествовали, размахивая кадильницами. Некоторые из тех, кто был обязан Жиро своим благосостоянием, послали для участия в траурной процессии свои пустые экипажи, иные с охотой раскошелились на венки из искусственных цветов для надгробия.

Виконт поднялся рано – еще до рассвета я услышал его шаги, доносящиеся из комнаты с гробом. Меня обрадовал приход утра, потому как мой добрый старый патрон был совсем выбит из колеи этими печальными событиями и постоянно возвращался в кабинет, где покоилось тело барона.

Никто не мог, конечно, удержать виконта от участия в похоронах. Я тоже присутствовал на церемонии, и скажу, что если воистину прах возвращается ко праху, то примером тому стало погребение великого финансиста. Когда последний экипаж покатил к воротам кладбища Пер-Лашез, Альфонс Жиро на свой французский лад обнял меня.

– Теперь, mon ami, – со вздохом облегчения промолвил он, – давайте отправимся в клуб и пообедаем.

В его словах не было неуважения к усопшему родителю, просто эта эластичная натура не могла долго пребывать в напряжении. Подвижное лицо молодого человека было создано для улыбок и теперь с удовольствием возвращалось к привычному счастливому состоянию.

– Вы – мой лучший друг, – воскликнул он, похлопав меня по спине.

Собственно говоря, я организовывал похороны вместо него. Персоны, удостоившие эту церемонию своим присутствием, выражали Альфонсу безграничное сочувствие. Все жали ему руку, некоторые заключали в объятия. Кое-кто, пожилые господа с дочерями, уверяли юношу, что испытывают к нему истинно отцовские чувства. Все это молодой Жиро принимал с добродушной невинностью – плодом, без сомнения, парижского образования.

Когда все уехали, прогрохотав колесами новеньких экипажей, Альфонс со смехом посмотрел вслед гостям.

– Теперь приступим к банкротству, – объявил он. – Даже интересно, как это будет – в любом случае что-то новенькое. Теперь ведь кругом перемены. Однако за обед в клубе придется расплачиваться. Идемте, друг мой, вперед.

– К одной перемене вам обязательно стоит подготовиться, – сказал я, когда мы садились в карету. – К смене друзей.

Альфонс понял и рассмеялся. Цинизм – растение неприхотливое, прекрасно приживающееся на городской мостовой, и башмаки маленького француза давно привыкли ступать по нему.

За время обеда мой приятель воспрянул духом, хотя, надо отдать ему должное, грустнел всякий раз, вспоминая о недавней утрате. Пару раз он бросал нож и вилку, и минуты три самый вид пищи навевал на него дурноту.

– Ах, бедный старик! – восклицал он. – Мое сердце обливается слезами при мысли о нем.

Посидев некоторое время вот так, спрятав лицо в ладони, юноша постепенно опять возвращался к радостям жизни, поглощая их с изрядным аппетитом.

– Думаю, я исполнил свой долг по отношению к нему, – говорил он уже умиротворенным голосом. – Это было несложно: бери деньги и швыряй направо-налево. Что я и делал с превеликим удовольствием!

Когда мы покончили с едой, Альфонс подозвал официанта.

– Кофе и шартрез, – распорядился он. – И оставьте бутылку на столе. – Потом француз повернулся ко мне, расплывшись в горделивой улыбке и ухватив меня за руку. – Знаете, в этом клубе шартрез подают в бокалах для кларета. Такова уж наша неотъемлемая черта.

Обменявшись замечаниями по поводу напитков, мы перешли к обсуждению будущего.

– Никто не в силах приказать грозе начаться, какой бы сгущенной ни была атмосфера, – философски заметил мой собеседник. – Приходится только обливаться потом и ждать. Но думаю, гром скоро грянет. Быть может, подскажете, как мне себя вести, – в последние несколько дней я имел мало времени на размышления.