Я - вор в законе - Евгений Сухов

Владислав неопределенно пожал плечами.

– Я знал, что будет именно так. Ты умен, талантлив, организован, целеустремлен. Немного найдется людей со столь блестящими способностями, какими тебя наградил Господь.

Варяг явно нервничал, но Нестеренко будто не хотел замечать этого. Он как бы говорил: «Не так часто мы встречаемся, и уж если я пришел, так, будь добр, терпи».

– И ведь ты успеваешь всюду: занимаешься наукой, политикой. Тут одна прорицательница выступала по телевизору, сказала, что у тебя блестящее будущее. Потом твое интервью видел. Хорошо держишься, мальчик.

– Егор Сергеевич, извините меня, но мне надо спешить. Мне нужно в мэрию. Если у вас есть какое-то дело, говорите сразу.

– Браво, мой мальчик, браво. – Нестеренко даже хлопнул в ладоши.

Пиджак почти съехал со спинки стула и готов был упасть на пол.

– Именно так ты и должен отвечать. Сдержанно, интеллигентно и никакого высокомерия. Люди этого не прощают. Если ты хочешь сразу к делу, тогда пожалуйста. Не удивляйся, но я знаю о тебе все… Варяг. Я правильно назвал твое погоняло?

Варяг похолодел.

Откуда о его тайне мог знать этот человек, который далек от всего на свете, кроме науки? Совершенно исключено, чтобы кто-то из воров проговорился. Тогда каким образом? Уж не умеет ли он читать чужие мысли?

Варяг не знал, что ответить. Он был силен: в его руках была сосредоточена огромная империя, которая могла прийти в большое движение только от одного поворота его головы. Ему достаточно было произнести слово, чтобы где-нибудь за тысячу километров заключенные подняли бунт.

Ему не составляло труда устроить в любом городе России такой беспорядок, что на его укрощение не хватило бы вооруженного батальона милиции. Но сейчас Варяг чувствовал себя совершенно беспомощным под прицелом умных серых глаз. Оказывается, академик Нестеренко может смотреть и так. Чего же он от него хочет? Может, это шантаж? Нестеренко невозможно ничем испугать, он уже перевалил тот возраст, после которого мужчины кажутся детьми. Он философ, и сама смерть может показаться ему гениальным освобождением от многих условностей.

А Нестеренко миролюбиво продолжал:

– Не нужно пугаться, Варяг. Я твой союзник. Неужели ты никогда не замечал того, что находишься под моей постоянной опекой? И доктором ты не стал бы так быстро, если бы не моя поддержка. Все-таки кое-чего мы стоим в этом мире. Парень ты талантливый, но любой талант нуждается в поддержке.

– Откуда вы знаете обо мне?

– Я знаю о тебе все! И твоя воровская наколка на груди для меня не откровение. Я насмотрелся на них на Соловках.

Об этом Нестеренко говорил уже Варягу, но тогда тот посчитал неудобным об этом расспрашивать, а сейчас видел, что седовласый академик хочет говорить именно о своем прошлом. Варяг почувствовал, что он сделался ему даже как-то ближе.

– Однако ничего такого про меня ты в Большой Советской Энциклопедии не отыщешь. А надо бы! Кроме указов да наград, там больше ничего о нас и не пишут. И ни гуту о годах, проведенных на Соловках.

Варяг уже забыл про часы, забыл про мэрию. Разговор был интересен.

– Я ведь, к твоему сведению, еще и потомственный дворянин, может быть, посадили еще и за это. Кто теперь знает? Вот тогда я и насмотрелся Иванов. Все наколками друг перед другом щеголяли. Такое в картинной галерее не увидишь. Вот там я и повстречался с Медведем… Он был одним из Иванов.

Теперь Варяг понимал, что не ошибся тогда, когда ему казалось, что среди кладбищенских оград, во время похорон Медведя, он разглядел слегка сутулую фигуру академика Нестеренко.

– А на кладбище вы тоже были в день его похорон?

– Да. Это был я. Понимаешь, не мог не прийти, не попрощаться, нас с Медведем связывали годы дружбы.

– И как же все это началось?

– Началось именно на Соловках. Георгий Иванович уже тогда в паханах ходил. Все-таки медвежатник! Без его слова ничего не решалось. Посмел бы кто обойти его, он бы тут же расправился… – Странно было видеть Варягу растроганного и восхищенного академика. И таким он, оказывается, может быть. – Георгий Иванович на Соловках был как высший суд. Как только нас на Соловки привезли, так блатные нас всех обобрали. С меня сапоги сняли, плащ хороший отобрали. Кто-то посоветовал к пахану Соловков обратиться, а им был как раз Георгий Иванович. А когда я ему все это рассказал, он за меня заступился. Меня тогда с третьего курса университета забрали, он же и окрестил меня Студентом. До последних дней так и называл меня этой кличкой. Через год драка была с уголовниками, нас они «политическими» называли. Нескольких человек тогда блатные убили. Дрались чем могли, и профессора там были, и священники. Вот так людей доводили. А ведь я этих профессоров, как студент, помнил. Всегда такие чистенькие, с изящными манерами. А священники по фене крыли так, что, услышь их прихожане, наверняка у них отвалились бы челюсти. Иначе там просто было нельзя, съедят! Так жили все, так жил и я. – И Варяг представил академика Нестеренко, ботающего по фене. И на губах появилась невольная улыбка. Академик подходил к кафедре всегда достойно, красиво нес свою благородную голову, и слова его были изысканы и отточены. Конечно же, на Соловках он был совершенно другим. – Тогда он спас мне жизнь. Медведю было достаточно сказать: «Пошел вон!», как заточка из рук урки мгновенно выпадала. С тех пор он взял меня под свое покровительство, и мы с ним не расставались до самой его смерти. Если так можно выразиться, то я был научным консультантом у пятнадцати законных воров. У меня огромные возможности, и мне не составляло большого труда добыть для него нужную информацию. Вот так я всю жизнь оплачивал этот долг. Именно по его же личной просьбе ты был устроен в университет, защитил две диссертации в фантастически короткий срок. Что отличало Медведя, так это то, что он мог видеть перспективу. Он сказал, что ты именно тот человек, о котором он мечтал давно.

Академик прокашлялся и так же горячо продолжал:

– Тот человек, который может усилить созданную им империю. И он не ошибся! Позже я и сам убедился в твоих незаурядных способностях. Если самодержавию требовались столетия, чтобы сколотить из огромных кусков единую империю, то Медведю понадобилось на это всего лишь двадцать лет. Если самодержавие держалось на армии, страхе, то Медведь отыскал более сильные рычаги – идею и деньги. Деньги и открывали любые двери и заставляли говорить даже самых молчаливых. Деньги подчиняли себе самых непокорных, а робких заставляли бунтовать. Георгий Иванович был гениальным человеком! Если бы он пошел по другой стезе, то наверняка достиг бы академических высот. Возможно, стал бы президентом! Впрочем, он и был президентом воровского мира и повелевал своей огромной империей с гениальной осторожностью, за все эти годы он ни разу не был выявлен. А эти его знаменитые похороны, когда он объявил себя покойником! Вы не представляете, молодой человек, как ликовали в комитетах, когда услышали о его смерти. У меня и там есть приятели. Они думали, что его детище, которое он создавал долгие годы, лопнет! Однако каково было их удивление, когда оно, наоборот, стало крепчать год от года. Пытались искать лидера, который заправлял общесоюзным сходняком, но его просто не было! Им было невдомек, что империя управляется, как и раньше, только сейчас это происходит из-за плотной занавеси.