История одиночества - Дэвид Винсент

по одной шкале интенсивности. Некоторые формы одиночества – не большие и не меньшие, а просто другие.

Уединение само по себе редко подвергалось количественному измерению. В четвертой главе мы видели, как наказание одиночным заключением было скомпрометировано неспособностью капелланов подсчитать заключенных, успешно обращенных в веру[1030]. Одиночество стало и, по всей вероятности, будет оставаться предметом статистики при всех ее методологических недостатках, поскольку после Второй мировой войны оно все чаще рассматривается как предмет политических дебатов и политического вмешательства. Попытки выработать шкалу уединения пока были успешны разве что в том, чтобы показать: те из студентов, кто отдает предпочтение уединению, склонны проводить больше времени наедине с собой[1031].

Второй проблемой был вопрос о причинной связи. Если есть связь между одиночеством и плохим здоровьем, то неясно, что к чему приводит. В ранних исследованиях этой обостряющейся проблемы часто отмечалось влияние снижения мобильности на коммуникабельность[1032]. Физические ограничения, мешающие выйти из дома, проблемы с общением, вызванные плохим зрением или слухом, – все это усложняло поддержание личных контактов. Сами эти факторы, в свою очередь, усугублялись такими проблемами, как недостаточность местного транспорта, удаленность медицинских учреждений и неэффективность социальных служб. «Те, кто сообщил о длительной болезни или инвалидности, – гласило недавнее исследование Национальной статистической службы, – с гораздо большей вероятностью говорили, что испытывали одиночество „часто/всегда“ и „иногда“»[1033]. В недавнем (и наводящем на размышления) медицинском исследовании обращается внимание на прямую связь между настроением и физиологическими состояниями, которые могут повышать риск заболевания и смерти. Было установлено, что одиночество влияет на сосудистую сопротивляемость, иммунную систему, противовоспалительную активность и выработку дофамина[1034]. Формы летальности, рассмотренные Джудит Шулевиц, весьма разнообразны. «Неполный список физических заболеваний, которые, как считается, вызваны или усугублены одиночеством, – пишет она, – включает в себя болезнь Альцгеймера, ожирение, диабет, гипертонию, заболевания сердечно-сосудистой системы, нейродегенеративное расстройство и даже рак: у одиноких людей опухоли могут метастазировать быстрее»[1035].

По большей части эта работа еще находится на ранней стадии, и затрудняется она тем, что в ней используются результаты единовременных обследований, не позволяющие установить долгосрочного взаимодействия между физическими и психологическими факторами[1036]. Там же, где воздействие на организм доказано, его непосредственное влияние на смертность трудно измерить. Кроме того, неясной остается граница между поведенческими и биологическими факторами. Например, уже давно утверждается, что на плохое состояние здоровья людей, характеризующих себя как одиноких, влияет их неспособность обратиться со своими симптомами к врачу. Не имевшие никого, кто присматривал бы за ними, с меньшей вероятностью обращались за помощью, когда она требовалась[1037]. Среди одиноких было установлено множество форм «поведения в отношении здоровья», включая неправильный режим сна, чрезмерное употребление алкоголя, недостаточную физическую активность и общую неспособность заботиться о себе[1038]. В недавнем и часто цитируемом обзоре обширной литературы, проведенном Джулианной Хольт-Лунстад и ее коллегами, подчеркивается связь между одиночеством и заболеваемостью, но при этом авторы внимательно следят за тем, чтобы направление дальнейшего движения оставалось открытым. «Будущие исследователи, – предупреждают они, – должны будут подтвердить гипотезу о том, что, когда люди болеют (и, по видимости, нуждаются в поддержке), риск смертности у них значительно возрастает при нехватке социальной поддержки»[1039].

Последняя проблема касается характера публичной дискуссии. Существует путаница между фиксируемыми прямыми последствиями одиночества и привлекающими внимание аналогиями. С одной стороны, есть эпидемиологические данные, указывающие на то, что независимо от причинно-следственных связей, как пишут Джон и Стефани Качиоппо в своей статье в журнале The Lancet (2008), «риск преждевременной смерти увеличивается на 26 %» у трети из тех, кого они признают одинокими[1040]. С другой стороны, растет подверженность обоснованному беспокойству по поводу твердо установленных угроз здоровью населения, таких как сигареты, ожирение, злоупотребление наркотиками и деменция. Так, например, во Введении Терезы Мэй к государственной стратегии по борьбе с одиночеством сказано: «…сегодня исследования показывают, что одиночество наносит такой же вред нашему физическому здоровью, как и курение»[1041]. Есть широко распространенное утверждение, будто это состояние столь же опасно, как и выкуривание пятнадцати сигарет в день. Но оно относится к области риторики, а не диагностики. Диапазон возможных вариаций по обе стороны уравнения делает его бессмысленным. Его расхожесть отчасти можно объяснить активностью групп влияния. Органы, стремящиеся привлечь финансирование и повысить свой статус в обществе, ассоциируют себя с авторитетностью кампаний, которые в случае с курением продолжаются уже более двух третей столетия. Несмотря на предупреждения об отсутствии таблеток для лечения одиночества, наблюдается тенденция к медикализации протестной повестки[1042]. Группы влияния, однако, являются продуктом общего чувства паники. Постоянное впадение в крайности отрицательных оценок уходит корнями в еще более общие опасения по поводу изъянов позднего модерна.

Ощущение кризиса проявляется на двух уровнях. В правительстве опасаются, что одинокий гражданин – это непреднамеренное последствие стремления к личной выгоде, неизбежного в обществе слабеющих социальных сетей. Целесообразно уделять больше внимания тем, кто не получает достаточной поддержки от семьи или общины – или же от государственных служб, призванных восполнять подобные недостатки. Эти проблемы имеют долгую историю, но чреваты скорыми последствиями, особенно на избирательном участке. «Соединенное общество» – более чем широкомасштабный документ. В нем обобщается проблема одиночества и затрагивается еще более широкая тема – то, как люди общаются друг с другом. В число институтов, ответственных за принятие мер, входят не только органы государственной власти и местного самоуправления, но и общественные организации и общественные пространства, бизнес с его кадровой политикой и множество добровольческих и благотворительных организаций. Авторы стратегии признают, «что правительство не может осуществить эти изменения в одиночку», и ставят перед собой задачу изложить «убедительное видение того, как все мы можем участвовать в построении социально взаимосвязанного общества»[1043]. Делаются скромные инвестиции в такие предприятия, как Building Connection Fund, и есть соразмерная надежда, что общинные предприятия снизят ценовое давление на Национальную службу здравоохранения. Этот документ возродил проект Дэвида Кэмерона «Большое общество», считавшийся давно похороненным, и, возможно, именно в этом документе Тереза Мэй подошла ближе всего к реализации своего инаугурационного обещания социальной справедливости.

Перед критиками подхода консерваторов стоит более фундаментальный вызов. Одиночество – репрезентативная патология высокого модерна. Это не нишевая социальная проблема и не сиюминутный вызов государственной политике, а отражение глобальной неспособности современных форм интимности противостоять тому, что Джордж Монбио описывает как «конкурентный эгоизм и крайний индивидуализм»[1044]. Монбио запустил собственный проект по борьбе с одиночеством, задействовав ряд цифровых медиа в кампании против полного, по его словам, уничтожения того, что значит быть общительным человеком. Все данные о медицинской и психологической заболеваемости заносятся в дело против разгула