Картонные звезды - Александр Косарев

— Сейчас попробуем пугнуть американцев, — торжествующе объявляет он. — Посмотрим, как они отреагируют на появление вьетнамских истребителей.

— А сколько же истребителей будет задействовано в попугивании? — как бы между делом интересуюсь я.

— Два всего, — конфузится он в ответ. — И задача у них крайне ограничена. Но ничего, пусть погоняют его малость, не особо приближаясь. Может быть, хоть какого-то опыта наберутся. Да, вы сами тут не зевайте. Как пойдет какая-либо информация на этот счет, так зовите меня немедленно.

Данное замечание относится в основном к Щербакову, но и я с готовностью киваю головой. Слежка за эфиром приносит плоды буквально через двадцать минут. Доложив о приближении явно враждебных самолетов, радист американского воздушного разведчика просит разрешения сменить маршрут и подняться выше на две тысячи футов.

— Вот собака, — комментирует сообщение капитан, — ну никак его врасплох не застать! Конечно, он своим собственным радаром видит только за полета километров, но ведь на их воздушную разведку работают и морские радары, и сухопутные. Да еще сообщения из нескольких соседних государств к ним поступают. Гляди, — тут же тычет он в карту пальцем, словно для подтверждения своих слов, — и в Таиланде они засели, и в Лаосе баз понаставили… Как можно плодотворно работать в таких условиях?

Но мы наблюдение не снимаем до тех пор, пока RB не садится на авиабазе Таншоньят, в окрестностях Сайгона.

Часов примерно в пять к нам в машину просовывает голову явно встревоженный Преснухин.

— Парни, — нервно вибрирует его обычно спокойный басок, — тут поблизости самолет какой-то крутится. То прилетит, то улетит, непонятно мне это. Как бы чего не случилось.

Все выскакивают наружу. Действительно, едва наши уши адаптировались к естественным звукам, как тут же вибрирующий звук авиационного двигателя стал слышен довольно отчетливо.

— Камков, Щербаков, — почему-то шепотом скомандовал Стулов, — марш к зенитке. Бегом! Будьте готовы к открытию огня по команде.

Трусим к пушке. С трудом проворачивая давно не мазанные тавотом шестерни, опускаем стволы вниз. Пока одни из нас стаскивают брезентовые рукава, препятствующие попаданию в стволы пыли и влаги, другие проверяют работу затворов.

— Что ж она скрипит-то так, — страдальчески морщится старший лейтенант, — никакого ухода за оружием нет! Завтра же приказыв…

— Тише, — вскидывает руку Федор. — Слышите, он опять возвращается!

Щербаков с Камковым уже устроились в креслах наводчиков, и пушечные стволы осторожно шевелятся, послушные слабым вращениям маховиков наведения. Звук двигателя усиливается, и на всякий случай я отхожу от пушки подальше.

— Вон он, — одновременно слышится несколько голосов. — Поршневик четырехмоторный летит. Стрелять, не стрелять?

— Это чей он вообще-то, — нервно воскликнул и Стулов. — Не знаете? Смотрите, как низко крадется. Словно вынюхивает чего…

Старший лейтенант явно колеблется. Силуэт самолета ему незнаком и он никак не решится отдать команду на открытие огня. Словно ища поддержки, он поворачивает голову ко мне.

— Это американец, точно, — подбадриваю его я. — Похож на противолодочный самолет «Орион» П-3, фирмы Локхид…

— Огонь, — облегченно машет правой рукой Владимир Владиславович…

Однако благоприятное время уже упущено. Имея перед собой довольно узкий сектор обстрела, мы начинаем вести огонь в то время, когда и без того низко летящий самолет почти скрывается за высокими деревьями. Поэтому после оглушительной, но короткой очереди пушка вынужденно умолкает.

— Огонь, огонь, — продолжает кричать Стулов, охваченный истинно охотничьим азартом.

— Куда там стрелять, — привстает со своего кресла Щербаков, — итак деревьям верхушки режем! Вот если он вернется…

Но осторожный Локхид благоразумно не возвращается. Прижавшись, судя по изменившемуся звуку моторов, еще ближе к пышной тропической растительности, он стремительно скрывается из виду. Зато почти тут же появляется взбешенный Воронин.

— Вы что, охренели тут все? — материт он всех без разбора. — Что за пальба, мать вашу так! Что за самоуправство? Слезайте на хер с зенитки, быстро. И чтобы руки не чесались, приказываю вынуть ленты из казенников. И чистить ее будете вместо ужина. Я вам дам, как стрельбы тут устраивать! Все, кто палил, те и чистить будут!!!

Я быстренько озираюсь вокруг. Но ни Стулова, ни Федьки уже нет, исчезли словно духи. Выходит, нам троим опять предстоит в масле возиться. Вот невезуха-то! Вот паскудство!!!

Ханой (ТАСС). Внезапная атака

Бойцы Народных вооруженных сил освобождения Южного Вьетнама внезапно атаковали позиции батальона 25-й американской пехотной дивизии в провинции Зядинь… Южновьетнамские патриоты вывели из строя 600 американских военнослужащих и захватили большое количество оружия и военного снаряжения.

Поздним вечером, вместо того чтобы идти на ручей купаться перед сном, Щербаков принимается сосредоточенно чистить совсем позабытый им пулемет, пристроившись у света керосиновой лампы. Разбирает его чуть не до последнего винтика и тщательно умасливает каждую деталь, перед тем как поставить ее на место. Закончив с оружием, он принимается протирать и каждый патрон, перед тем как зарядить его в диск. Увлеченный его примером, я отыскиваю свой запыленный и уже начавший «цвести» пистолет и присаживаюсь рядом с ним.

— Придется ночью часового выставлять, — озабоченно поворачивается ко мне Анатолий. — Разведчика американского мы, конечно, славно попугали, но боюсь, как бы это баловство нам боком не вышло.

— Почему это? — удивляюсь я.

— Да потому, — хмурится он. — Обстрел залетного «Ориончика», да тем более в тот момент, когда он явно вынюхивал наше расположение, позволило американцам понять, что мы знаем об их действиях и полны решимости, ни в коем случае не допустить никого к своим секретам. Да еще парашютисты эти поблизости, будь они трижды неладны…

— Ты и в самом деле думаешь, что они из-за нас здесь крутятся?

— Наверняка, вернее будет сказать, абсолютно точно!

В эту ночь мы с Анатолием решаем дежурить на пару, никого особо об этом не оповещая. Натащили кучку сухих листьев, оставшихся от маскировочных покрывал, и устроили наблюдательный пункт на небольшом холмике, с которого открывался великолепный обзор на близкую речную долину. Во всяком случае, с этой точки днем можно было просматривать ее течение примерно на два километра. Но это, еще раз повторяю, днем, ночью же мы слепы, как кроты. Единственное, на что мы могли всецело полагаться, так это на чрезмерно развитый за время службы слух. Кинули жребий, выясняя, кто будет дежурить первым, а кто вторым. Выпало мне, в том плане, что именно мне предстояло стоять на часах первым. С некоторых пор просто ненавижу, когда меня неожиданно будят среди ночи. Толик же завернулся в один из оставшихся у нас двух «спецпошивов» и мгновенно заснул. Поскольку мне предстояло дежурить до двух ночи, я (чтобы тоже не отключиться) принялся бесцельно бродить вокруг него, словно мифический «кот Баюн». Какое-то время я предавался воспоминаниям о тех почти забытых временах, которые я проводил летом в деревне у бабушки, но вскоре в мою голову полезли совершенно иные, более мрачные мысли. «А что, если у этих парашютистов с собой есть прибор ночного видения? — спрашивал я сам себя. — Я точно читал о нем в последнем «Военном вестнике». А ну как они сейчас подкрадываются к нам вплотную по речному кустарнику?»