Картонные звезды - Александр Косарев

Страх минута за минутой, медленно, но верно овладевал мной. Ухватившись вспотевшей ладонью за рукоять пистолета, я непрерывно водил стволом из стороны в сторону, пытаясь в сонме ночных звуков вычислить то место, откуда мне может угрожать опасность. «И что тебя, дурака этакого, потянуло на такие лихие приключения? — корил я сам себя самыми последними словами, воспроизвести которые рука теперь не поднимается. — Сидел бы себе в полку тихонечко. Там хотя и спать приходилось маловато, так зато кормили регулярно. И кино было раз в неделю и баня. А тут чего хорошего? День за днем то обстрелы, то гонки по ночным дорогам, да рыть опостылевшие окопы приходится постоянно! Можно подумать, что они как-то помогут от прямого попадания трехсотфунтовой бомбы». Поймав себя на мысли о том, что стал рассуждать как настоящий американец, оперирующий футами, милями и фунтами, я невольно улыбнулся. Вот до чего закрутился, скоро забуду, что такое километр и литр. Обуревавшие меня страхи под эти размышления как-то незаметно улетучились, и я сначала присел рядом с похрапывающим Анатолием, потом повернулся на бок и, подложив «ТТ» под щеку, смежил глаза. На минутку…

Мне приснился удивительный сон. Цветной и широкоэкранный, он давал полное ощущение реальности. Я будто бы плыл по неширокой речке густо обсаженной то тесно сомкнутыми деревьями, то зарослями высокого камыша. Был то ли рассвет, то ли закат, и мягкие пастельные краски проплывающих мимо пейзажей радовали глаз своей загадочностью и неярким обаянием. Постепенно река расширилась, и меня стало выносить к низкому, заросшему словно бы подстриженной травой берегу. На нем стояли несколько крестьян в традиционных для Вьетнама соломенных шляпах и черных пижамах, которые приветливо, сразу всеми руками призывали меня причалить.

— Не могу, — кричал я им, — грести нечем.

Но они все не унимались. В какой-то момент я увидел, что они бросают в мою сторону некий круглый предмет, привязанный к тонкой бечевке. Вскакиваю, раскинув руки, и тут вижу, что в мою сторону, грозно дымя фитилем, летит… ручная граната. От испуга меня так сильно дернуло в сторону, что я не только проснулся сам, но и разбудил при этом сладко сопящего Толика.

— А? Что? — заворочался он, пытаясь выбраться из-под опутавшей его голову куртки. — Что случилось?

— Вставай, — прошипел я ему на ухо, — и так лишку отоспал.

Пока он распутывался, я взглянул на светящийся циферблат часов. 3:23. Скоро будет светать. Отобрав у сонно потягивающегося Щербакова, нагретый им «спецпошив», я обматываюсь им и вновь безвольно падаю на бок. Все, теперь могу спать дальше, на вполне законных основаниях. Свою смену я худо-бедно отстоял, пусть теперь он покараулит. Я уже вновь вижу какие-то сны, что вроде стою на вокзале и ожидаю опаздывающий поезд, но вдруг ощущаю, как мне на спину камнем падает тяжелая щербаковская рука. Пытаюсь ее сбросить, с жалостью теряя остатки сонного оцепенения, но тут же слышу его тихий, но очень ясный шепот-приказ:

— Тихо! Они уже здесь!

Замираю, давая понять ему, что слышу, и, выждав несколько секунд, осторожно высовываю голову наружу.

— Кто здесь? Где?

Толик, похожий в полумраке на американского индейца, осторожно вздергивает подбородок. Я тоже приподнимаюсь на руках и вижу вдали три или четыре неровные, колеблющиеся во мраке тени, то появляющиеся в прорехах дальних кустов, то исчезающие вновь.

— Я туда, — кося глазами влево, прошептал Щербаков. — Займу с пулеметом позицию за гранитным валуном. А ты их отсюда окликни, как подойдут поближе. Посмотрим, как они на тебя будут реагировать. Ты все-таки и в форме не нашей, да и вообще… Только на английском окликни. Что-то типа «Хэллоу, комрадс» (здравствуйте, товарищи, англ.).

Спросонок я мало чего понимаю, но только вижу, что мой напарник буквально змеей исчезает в траве, волоча за собой «Дегтярев». Еще раз поднимаю голову. Идущие вдоль воды люди уже значительно лучше различимы. Их четверо. Как бы две независимые пары. По виду обыкновенные крестьяне. Несут какую-то поклажу, подвешенную на бамбуковых шестах. «Ну и что такого? — недоумеваю я. — Обыкновенные вьетнамцы. Что-то тащат. Может быть, они сети на реку несут спозаранку, а может, овощи на базар тащат».

Как будто но злому умыслу, вокруг нас начинает стремительно сгущаться недолгий предутренний туман, перекрывая и без того невысокую видимость. И только шлепанье ног но воде указывает на то, что кто-то действительно приближается. Неожиданно плеск воды затихает. Но взамен мне стали слышны приглушенные голоса, довольно далеко разносящиеся в утренней тишине. Уши мои навострились, но, кроме чисто вьетнамского мурлыканья разобрать что-либо было совершенно невозможно. Я приподнялся на колени и засунул пистолет за пояс с таким расчетом, чтобы он не был виден спереди. (А то еще подумают невесть что.) Разговор вскоре прекратился, и незнакомцы, не спеша перебравшись через разлившийся ручей, двинулись по склону бугра прямо на меня. Сердце мое заколотилось словно в лихорадке. Я никак не мог вспомнить, был ли в стволе пистолета патрон или же нет. Лязгать оружием тогда, когда возможные противники находятся в пределах броска гранаты, мне совершенно не хотелось. Секунды летели, словно весенние шмели, туго отдавая в ушах толчками сильно текущей в венах крови. Надо было как-то действовать, но в ту секунду я напрочь позабыл, какие слова должен был произнести. Но, тем не менее, я словно Ванька-встанька поднялся с колен, выкинул левую руку вверх и выпалил первое, пришедшее мне в голову выражение: «Хальт! Хенде хох!» (Стоять! Руки вверх! (нем.)).

Появись передо мной из утреннего тумана этакая растопыренная фигура, изъясняющаяся по-немецки в южных джунглях Северного Вьетнама, я бы, наверное, без промедления наделал в штаны. И четверо ночных путешественников тоже были поражены моим хитрым фортелем до полного остолбенения. Четырьмя похожими на мухоморы фигурками они застыли в полном замешательстве, не решаясь даже шевельнуться.

«Обычные крестьяне, — удовлетворенно подумал я. — Их точно староста послал что-то отнести на рынок ни свет ни заря, а мы тут с ними в «Зарницу» играем. Вот идиоты-то!»

— Хай, — выкрикиваю я навязшее на зубах американское приветствие и, чтобы сгладить неловкость момента, моментально повторяю его по-русски, — здравствуйте, товарищи!

Стоящий впереди всех вьетнамец тут же обернулся и что-то негромко сказал своим спутникам. При этом он легким движением плеча, будто случайно, сбросил наземь свой конец шеста. Тут же, почти мгновенно, присел на корточки и сделал движение, будто вновь старается поднять его. Мои ноги непроизвольно понесли меня вперед. (Ну как же, надо помочь людям.) И вдруг я увидел, что из тючка, висевшего на палке, самый что ни на есть обычный крестьянин ловко извлекает что-то очень напоминающее автоматическую винтовку. И мало того, что извлекает, так еще и очень ловко вскидывает ее к плечу. Расстояние между нами было не более пятнадцати метров, и по идее, и я мог бы легко попасть в него из своего пистолета… Вот только он торчал у меня за спиной, а винтовочный ствол уже смотрел мне прямо в грудь. Далее все происходило очень и очень быстро, так быстро, что и описать эту быстроту никак не возможно. Моя правая рука все же метнулась назад и цепко схватилась за рукоять «ТТ». И я, разумеется, попытался выдернуть его оттуда с такой силой, что потерял равновесие и с жутким хрустом завалился на бок. И в ту же секунду барабанный грохот нескончаемой пулеметной очереди расколол предрассветную тишину. Рискуя получить пулю от своего же собрата, я все же вскочил (не в полный рост, разумеется, а только на корточки) и, вытянув руку с пистолетом в сторону лжекрестьян, принялся лихорадочно выискивать их прицельной мушкой. Вокруг было подозрительно тихо, и я, не выдержав пытки неизвестностью, громко позвал невидимого Щербакова.