Фортуна - женщина - Уинстон Грэхем

Внизу, у основания лестницы, меня поджидали двое мужчин.

Бежать было некуда. Они наверняка слышали мои шаги на лестнице. Я пожалел, что со мною нет Мартина Коксона. Увы, в этот вечер никто не ждал меня на мосту.

Среди этих двоих не оказалось Джоденбри. Должно быть, он послал вместо себя профессиональных убийц, а щеголеватый негр предупредил их о моем приходе. Я представил себе их кастеты и бритвы и порадовался — если в этой ситуации можно было чему-либо радоваться, — что, по крайней мере, на моем выловленном из канала трупе останутся следы насилия.

— Мистер Тернер, — вымолвил один из них.

— Что?

— Пройдите с нами.

Должно быть, эти действуют тоньше? И, может быть, мне суждено на собственном опыте познакомиться с методом, примененным к Гревилу?

Я сделал шаг вперед. Попробовать прорваться? Но вряд ли можно рассчитывать на помощь снаружи.

Снизу донеслось:

— Инспектор Толен просил вас покинуть вместе с нами этот район и вернуться в отель.

От напряжения у меня заныли костяшки пальцев. Я с трудом разжал кулаки и попытался успокоиться.

— Вас прислал инспектор Толен?

— Да, конечно.

— Давно вы за мной следите?

— Со вчерашнего дня.

Я почувствовал слабость в коленях.

— Мне хотелось побеседовать с Герминой Маас.

— Она в надежном месте. Идемте.

Я покорно пошел с ними.

— Но почему вы взяли ее под защиту?

— Разве вам не показалось, что после вашего с другом визита ее жизнь подвергается опасности?

— А мистер Джоденбри?

Ответа не последовало. На мосту стояли и переговаривались трое. Дождь усилился, но они не обращали на него внимания. Проходя мимо, я заметил среди них верзилу-негра. Кроме него, там был еще один негр и белый — в матросском бушлате. При нашем приближении они замолчали и уставились на нас.

Один из моих спутников произнес:

— Хорошо, что мы следили за вами, мистер Тернер.

* * *

— Чего ты ждешь от этой поездки в Рим? — твердил Арнольд. — Я не понимаю.

— Сам не знаю.

— Ты не хочешь рассказать мне о том, что тебе удалось выяснить?

— На данный момент — практически ничего.

— Твоей фирме это не понравится. Ты так не считаешь?

— Конечно. Просто пока они еще не знают.

Я почти физически ощущал, как ворочается не очень-то подвижный мозг моего старшего брата. То, что я приехал в Мидленд ради столь скудного рассказа, не укладывалось у него в голове.

— Они могут принять крутые меры.

— На их месте я бы так и поступил. Дела в Калифорнии в критическом состоянии. В интересах дела они должны со мной расстаться.

— И что же ты?

— Попрошу их послать в Калифорнию другого представителя фирмы. Не представляю, как они к этому отнесутся. Возможно, попытаются понять, а может быть, сочтут доказательством фамильной душевной болезни.

Арнольд высморкался и заговорил, тщательно подбирая слова:

— Я знаю, Филип, ты не из тех, кто рассчитывает на чужую поддержку: ты доказал это, отказываясь от пособия во все те годы, когда занимался живописью. Но я хочу, чтобы ты знал: если ”Британские Турбореактивные Двигатели” откажутся от твоих услуг, здесь для тебя всегда найдется место — как временное, так и постоянное.

— Мне бы следовало догадаться об этом. Но не думай, что я склонен принять как должное.

Арнольд встал и расправил загнувшийся уголок страницы телефонной книги.

— Я много думал об этом, Филип. Особенно после смерти Гревила. В такие моменты начинаешь понимать… Мне бы очень хотелось привязать тебя к семейному бизнесу. Возможно, до сих пор я не слишком старался в этом направлении. Но я уверен: если хорошенько подумать, можно подобрать тебе дело по душе — не обязательно просиживать за письменным столом. Мало ли что — проявлять инициативу, ездить…

— Да, наверное.

— Мне бы хотелось, чтобы этим занимался член семьи. Наша фамилия на данный момент оскудела. У меня нет своих детей, Гревил оставил только дочь, ты, после разрыва с Памелой, не стремишься остепениться. Я не вижу продолжателей дела. Конечно, вы с Гревилом… — он запнулся и спустя несколько секунд продолжил: — вы с Гревилом всегда считали, что я придаю фирме слишком большое значение.

Я возразил:

— Однако именно она поддерживала нас материально: Гревила — когда он оставил физику, а меня — в период метаний после войны. Было бы верхом неблагодарности презирать то, что давало нам ощущение прочного тыла, либо смотреть свысока на человека, единственного из нас, кто продолжал упорно трудиться. О Гревиле особый разговор: он был человеком выдающихся способностей. Что до меня, то я подчас бываю склонен взбрыкивать, но, возможно, со временем от меня будет больше толку.

Арнольд подошел к письменному столу. Он не привык открыто выражать свои чувства, но, кажется, в эти минуты не жалел о том, что дал себе волю. Мне же, всю жизнь бунтовавшему против слишком прочных семейных уз и покровительства, сейчас это покровительство представлялось желанным. Имея прочный тыл, мне будет легче осуществить задуманное. Возможно, смерть Гревила — вернее, брешь, которую она образовала в наших сердцах и судьбах, — странным образом сплотила нас с Арнольдом. Но это все-таки относилось к необозримому будущему, пока лишь неясно проглядывавшему сквозь туман. Пока смерть Гревила не перестанет быть для меня загадкой, вряд ли можно говорить о будущем.

— Кстати, Филип, хочу сказать тебе одну вещь. Возможно, ты не в курсе: находки Гревила — во всяком случае, те из них, которые подлежат транспортировке, — главным образом предназначались для Рийкс-музея в Амстердаме. Но кое-какие экспонаты — по своему выбору — он собирался взять с собой в Англию. Его багаж состоял из четырех ящиков для музея и одного, который он намеревался привезти в Лондон. Ну вот. После его гибели голландская полиция — временно, в интересах следствия, конфисковала все его имущество. Теперь они сняли запрет. Нам переслали предметы повседневного обихода — к счастью, я успел спрятать их прежде, чем увидела Грейс, — а пятый ящик отправили в Британский музей, профессору Литлу. Сегодня я получил от него письмо. Он пишет, что ящик оказался на две трети пустым.

— То есть, голландцы изъяли часть экспонатов?

— Очевидно. Не знаю, по какой причине. Возможно, их археологи решили, что смерть Гревила кладет конец договоренности, и сочли себя вправе присвоить все, представляющее интерес. Странно, что они столько времени держали его личные вещи.

— А что Литл думает о присланных экспонатах?

— Из того ящика? Они не представляют большой ценности. Зато он вернул мне дневник Гревила — со стенографической записью по нашему методу. Мне-то расшифровка дается с трудом, ведь я не занимался этим много лет, но, может быть, ты…