Ворон. Волки Одина - Джайлс Кристиан

– Я бы лучше меду выпил, если это последнее, что мне суждено сделать в жизни, – сказал Улаф, хватая золотую чашу и опрокидывая ее содержимое себе в глотку, – но иногда мужчине приходится довольствоваться тем, что дают.

Он поморщился, рыгнул и сплюнул на желтую подушку. Я тоже хлебнул из кубка, расплескав почти все вино себе на бороду – руки еще дрожали после битвы; зато вино смыло с языка солоновато-железный вкус чужой крови.

– Мы еще не закончили, Дядя, – сказал Сигурд.

Его золотистая борода, заплетенная в две косы, топорщилась, а лицо было покрыто запекшейся кровью, так что глаза на нем казались белыми, как слюни цикад. Над нами высился купол с нарисованным ночным небом, где в свете факелов мерцали тысячи золотых звезд.

– Что-то твои греки умирают не как герои из сказок про Троянскую войну, Вардан, – усмехнулся Сигурд. – Грели тут ноги императору, вот и потеряли нюх, как охотничьи псы, которых слишком долго держали в доме.

Не ответив, генерал повернулся к ярлу спиной и указал мечом на коридор, из которого мы пришли. Оттуда доносился шум, нараставший, как гул волны, которая вот-вот обрушится на берег. Все замерли, когда оттуда в залу ввалились трое: взгляды бешеные, щиты в руках утыканы стрелами.

– Мы их не сдержали, Сигурд, – проговорил запыхавшийся Виглаф, пока Оск и Безобразный Хедин криками поторапливали остальных, чтоб можно было запереть дверь в залу. – Их там тьма-тьмущая!

Во взгляде Сигурда полыхала ярость, но непонятно было, на кого он гневается: то ли на Виглафа и остальных за то, что не смогли выиграть побольше времени, то ли на богов, из-за которых его хитрость пошла прахом.

– Там покои императора, – сказал Вардан, указывая на позолоченную дверь, среднюю из трех на северной стене зала.

Генерал был не только умелым, но и свирепым воином: при мне он прикончил двоих: одного поразил точным ударом меча в шею, другого искромсал на куски.

– Если изменник там, эта дверь приведет нас к нему, – продолжил он, смахивая пот с брови.

Из коридора появились Гуннар, Хальфдан, Ингольф и Остен. Потные, забрызганные кровью и слюной лица обратились к Сигурду. За свирепыми звериными оскалами скрывались страх и надежда, что ярл найдет способ вытащить нас из этой ловушки. Тут же были Ингвар, Арнгрим и Велунд. Грудь синелицего блестела от пота, оскаленные зубы белели на фоне темного лица. Кто-то истекал кровью из неперевязанных ран, кто-то морщился от ушибов.

Когда я увидел Кинетрит, у меня внутри будто все перекрутилось. На ней был тугой кожаный панцирь и шлем, который дал ей я, только она подбила его войлоком, чтоб сидел плотнее. В руке Кинетрит сжимала тонкое копье. Рядом с видом защитника стоял отец Эгфрит. Даже у него было копье, хоть он и вовсе не умел с ним обращаться. Рядом перекатисто рычал, скаля желтые зубы, чертов Сколл. Вот кто защитил бы Кинетрит лучше, чем монах, да и любой из нас. Даже свои предусмотрительно держались от него подальше. Теперь это был не несчастный, страдающий от морской болезни зверь, а свирепое, желтоглазое и острозубое чудовище, и Кинетрит, похоже, владела его душой. Как и моей. Я выругался, поднял щит, чтоб хоть немного размять плечо, и последовал за Сигурдом.

Мы протопали по шелкам и подушкам так, что оставленные среди них чаши и блюда зазвякали, и приблизились к позолоченной двери, ведущей в императорские покои.

– Меня подождите! – пропихнулся вперед Аслак, на потном лице которого застыла гримаса боли – из правой ноги у него торчал обломок копья.

Бьярни тоже хромал, хотя Ингольфу удалось вытащить наконечник копья из его ноги. Зеленый лоскут, которым перевязали рану, промок от крови, а лицо Бьярни приобрело пепельно-серый оттенок. Но у обоих раненых на лицах была написана решимость закончить то, что все мы начали.

– Вот уж битва так битва, братишка! – прогрохотал Свейн Рыжий, звонко хлопая Бьярни по спине.

– Да уж. – Бьярни кисло улыбнулся. – Бьорну понравилось бы.

Воины мрачно закивали.

С нами не было Бодвара, Бейнира, Огна и многих других, однако не время было вспоминать павших. Дверь сотрясалась под мощными ударами. Асгот сказал, что сюда, наверное, сбежались все солдаты Миклагарда. Казалось, что черепа мелких зверюшек в его волосах щерятся кровавыми оскалами и блестят, будто он только что вплел их себе в космы.

Сигурду предстояло решить, что делать дальше, мысли в его голове, наверное, копошились, точно клубок змей. Греки вот-вот прорвутся в дверь – сквозь доски уже показались лезвия секир: бой предстоял тяжелый. Следовало добраться до Арсабера как можно скорее. Но если он за этой золотой дверью с вооруженной стражей, значит, там нас тоже ждет бой. Мы словно находились между молотом и наковальней.

– Скъялдборг! В стену щитов! – Голос Сигурда хлестнул нас, словно ледяная волна во время шторма.

Отбрасывая с пути шелковые подушки, мы сгрудились в строй и сцепили потрепанные щиты.

– Ближе, Бо! Щит поднимай, Ингвар! – подбадривали друг друга воины, с ненавистью глядя на дверь, которую почти доломали греки, – в проеме уже виднелись их лица и чешуйчатые кольчуги.

Одни из нас подбадривали себя злобным рычанием, другие хранили молчание, словно скалы, как можно крепче вжавшись ногами в землю и сжав рукояти мечей до побеления костяшек. Всем думалось, что нити наших судеб привели нас в великий Миклагард, чтобы вот-вот оборваться.

– Флоки, Свейн, Ворон, Пенда, ко мне! – скомандовал Сигурд.

Наша четверка протолкнулась сквозь пахнущий потом строй в первый ряд, мимо воинов, которые рады были, что между ними и греками встанут воины в кольчугах. К нам подхромал Аслак – ему не хотелось стоять позади с теми, кто хуже вооружен.

– Улаф, бери Бьярни и еще пятерых и встань у золотой двери.

Дядя кивнул и вместе с другими пошагал через украшенную коврами залу к двери.

– Мы – воины с севера! – проревел Сигурд, ударяя рукоятью меча о щит. – Пришли накормить волка и ворона. Наши острые клинки жаждут крови. Так напоим же их!

Его призыв тут же подхватил хор голосов:

– Мы – воины с севера! Пришли накормить волка и ворона. Наши острые клинки жаждут крови. Так напоим же их!

Мы выбивали ритм и яростно выкрикивали слова, кровь горячим потоком неслась по жилам, как бегут весной по стволам деревьев свежие соки. Комнату наполнили наши голоса и стук мечей, слова бодрили и прогоняли страх, и стояли мы крепко, как мраморные колонны, держащие купол. Слушавшие нас греки, должно быть, боялись к нам войти – среди подушек и шелков их ждали не удовольствия, а горе и смерть. Несколько скандинавов встали по обеим сторонам двери и подняли мечи, готовые рубить и калечить.

Остаток двери пал под ударом чьего-то сапога. Живот мне будто сжали кулаком. Наши хриплые голоса зазвучали еще громче. На мгновение, показавшееся бесконечным, греки задержались, а потом с отчаянным ревом хлынули в залу, и некоторые встретили смерть, не успев переступить порог. В воздух взвился голос Кинетрит, призывающей убивать врагов, и тут же они обрушились на наш скъялдборг. Но мы устояли – ноги наши будто вросли в землю, подобно могучим корням Иггдрасиля. Стороны теснили друг друга, клинки искали плоть. Воздух наполнился животным страхом. Линия наших щитов напоминала натянутый лук, и из этого неприступного вала мы били греков по щитам, копьям и смуглым лицам с черными бородами.