1937. Большая чистка. НКВД против ЧК - Александр Папчинский

В мае 1934 года умер В.Р. Менжинский, и Ягода стал фактическим руководителем органов госбезопасности. 10 июля 1934 года ОГПУ было реорганизовано в НКВД СССР. Новый наркомат включал четыре основных главка: ГУРКМ (Л.Н. Вельский), ГУПВО (М.П. Фриновский), ГУЛАГ (М.Д. Берман) и Главное управление государственной безопасности (ГУГБ). Как ни странно, последнее, самое важное из всех, оказалось наиболее «бесхозным»: формально его начальником числился первый заместитель наркома Я.С.Агранов, но он так и не был утвержден ЦК… Ягода не оправдал доверия Сталина на посту наркома. В 1934–1936 гг. он лишь под давлением Сталина и Ежова повернул следствие по убийству Кирова в сторону «зиновьевцев», его чекисты без особого энтузиазма готовили процесс по делу «Троцкистско-зиновьевского объединенного центра», стоивший жизни старым большевикам Г.Е. Зиновьеву и Л.Б. Каменеву. Словом, на новом этапе подковерной политической борьбы Ягода становился все менее и менее удобен.

Удивительно не то, что Сталин решил избавиться от Ягоды, а то, что на его место он выдвинул такого далекого от чекистской работы партийного аппаратчика как Николай Иванович Ежов — секретарь ЦК, заведующий отделом кадров ЦК и председатель Комиссии партийного контроля при ЦК ВКП(б). Именно это озадачивало историка-эмигранта и советолога А. Авторханова: «…сам Ежов все-таки не был по профессии чекистом, весь аппарат НКВД был сверху донизу разгромлен после ареста Ягоды в порядке чистки от его людей, новые работники из аппарата партии и из школ были малоопытными в полицейской технике. Тем не менее Ежов… развернул такой террор, какого не разворачивали ЧК-ОГПУ-НКВД за двадцать лет своего существования»[488].

Реально в сентябре 1936 года у Сталина было три кандидатуры на место Ягоды, все члены ЦК ВКП партии. Первым был нарком внутренних Дел УССР комиссар госбезопасности 1-го ранга В.А. Балицкий, уже работавший в 1931–1932 годах 3-м зампредом ОГПУ и вытесненный Ягодой обратно на Украину. Другим — 1-й секретарь Закавказского крайкома партии Л.П. Берия, опытный чекист, ушедший из органов пять лет назад.

Третьим и последним кандидатом являлся Е.Г. Евдокимов, которого можно было вернуть на чекистскую работу. И все же Сталин остановил свой выбор на Н.Н. Ежове. Во всех трех перечисленных кандидатах он чувствовал волевые качества, могущие перерасти в политические амбиции. По сравнению с ними Ежов обладал только одним преимуществом — полным ничтожеством собственной воли, качеством, приобретенным многолетним существованием в аппарате. Это был даже не «идеальный исполнитель», а «идеальный проводник» директив без какой-либо потери их «заряда», каким является серебряный провод по отношению к электрическому току. Кроме того, как секретарь ЦК и председатель КПК («совесть партии») Ежов как бы «освящал» и морально политически оправдывал любые директивы, спускаемые вниз по каналам НКВД к их непосредственным исполнителям.

Ежов, хорошо зная Ефима Георгиевича как волевого человека и большого организатора, просил в ЦК партии прислать Евдокимова на работу в Наркомвнуделе. Наш герой и сам обращался к Ежову с предложением: «Бери, Николай Иванович, в НКВД и меня. На пару рванем так, что чертям станет тошно».

Для бывшего полпреда ОГПУ по СКК в наркомате была лишь одна реальная должность — первый заместитель наркома внутренних дел и начальник ГУГБ НКВД СССР. Но Евдокимова трудно назвать «идеальным исполнителем». Скорее всего, при непрофессиональном наркоме, коим являлся Ежов, Евдокимов фактически стал бы верховодить в НКВД, формально оставаясь заместителем наркома. Вероятно, потому-то из Кремля и поступил отказ на «триумфальное возвращение» нашего героя в НКВД.

«Идеальный исполнитель» будет вскоре найден. Летом 1936 года, когда в высших кругах власти еще зрел вопрос о возможной смене Ягоды, Ежов пригласил к себе в гости Евдокимова и Фриновского. Сидя за «рюмкой чая», конечно, коснулись и вопросов, относящихся к НКВД, Ежов неожиданно высказался в том духе, что если бы он занял место Ягоды, то взял бы в замы Фриновского, а всех людей Ягоды заменил бы северокавказцами.

После назначения в НКВД Ежов стал приближать к себе Фриновского (часто звал на обед в свою квартиру, советовался по отдельным оперативным и кадровым вопросам, приглашал на совещания по вопросам ГУГБ НКВД). В начале 1937 года он уже напрямую предложил ему занять пост первого заместителя наркома, осталось лишь согласовать этот вопрос со Сталиным. Но это не проблема, по словам Ежова, Сталин обязательно поддержит его кандидатуру. Но Фриновский, возможно неожиданно для своего начальника, стал отказываться от столь высокой должности. При этом он ссылался на то, что значительный период своей работы в ВЧК-ОГПУ-НКВД провел на командных должностях в войсках, а потому неважно разбирается в оперативной работе. Но отказ Фриновского был проигнорирован Ежовым. После февральских событий 1937 года Михаила Петровича вновь вызвали к наркому, где ему было сообщено об окончательном решении по поводу его выдвижения на должность руководителя ГУГБ и 1-го заместителя наркома внутренних дел. Лишь тогда Фриновский дал свое согласие[489].

Тем временем в Пятигорске Евдокимов отметил свое сорокапятилетие. В таком возрасте уже можно подводить определенные итоги: жизнь вполне удалась — знаменитый чекист, вся грудь в орденах, партийный лидер края, да и в 1936 году «за успехи в социалистическом строительстве» получен орден Ленина, как признание успехов на новом поприще. Жизнь удалась: и сам — член «сталинского ЦК», и верных товарищей — Фриновского, Дагина, Рудя «вывел в люди».

Газеты края наперебой печатали огромные статьи, где имя Евдокимова направо и налево склонялось со словосочетаниями «подлинный сын народа», «твердокаменный большевик», «ленинец-сталинец». Стало повсеместной практикой развешивать в горкомах и райкомах партии и во многих присутственных местах портреты Евдокимова. Ряд МТС, колхозов и школ стали носить имя Ефима Георгиевича. Спешно переименовали в Евдокимовский один из районов края. В том же 1936 году дагестанский ашуг Сулейман Стальский сочинил свою «Песнь о большевике Ефиме Евдокимове»:

Другой представитель советской литературы И.Э. Бабель был близким другом Евдокимова еще с Гражданской войны. Евдокимов устроил для матери Бабеля в 1926 году заграничный паспорт[490]. В одном из своих писем Бабель жаловался, что слишком заскучал в окружении интеллигентов и только «среди диких людей я оживаю». Писателя всегда тянуло к людям-легендам, выпадающим из общепринятых норм, бесшабашным, как бы сказал поэт, «лица необщим выраженьем», а таким, несомненно, был Евдокимов и многие из его чекистского окружения.

В 1933 году писатель посетил Северный Кавказ. Бабель и Евдокимов вместе ездили на охоту в горы Кабардино-Балкарии (как писал в одном из своих писем автор «Первой Конной» «…убили несколько кабанов (без моего участия, конечно), на высоте 2000 метров, среди альпийских пастбищ») знакомились со строительством «Ростсельмаша» и крупным, известным на всю страну зерносовхозом «Гигант»[491]. Вероятно, тогда Бабель, задумавший «книгу о чекистах», расспрашивал Евдокимова о деталях операции против холодноярских атаманов. И еще один интересный момент: Бабель, вхожий в дом Ежова через знакомство с его женой, возможно, способствовал сближению Евдокимова с набирающим силу секретарем ЦК партии.