Записки наемника - Виктор Гончаров

…Через несколько дней Евгения попросила меня сопровождать ее в ночной клуб под тривиальным названием «Ночная фиалка». Там я впервые увидел Графиню. До сих пор я не знаю, почему ее так звали. Была ли то кличка или имя – остается для меня загадкой. Внешне это была довольно плотная женщина, с монголоидным, ничем не примечательным лицом, довольно статная. Зато вся она была увешана бриллиантами. Я никогда не видел столько бриллиантов на одном женском теле. Крупинки драгоценных камушков очерчивали ее грудь, овал лица, вырез на шее. Возле нее торчало пять или шесть охранников. Тогда я еще думал, что это только у Михаила Горбачева в бытность его генсеком целая свита охранников, три личных повара, три официантки и три горничные. На пару с Райкой. Но в тот вечер, когда дамы и мужчины вели заумные беседы, я впервые в жизни понял, что есть много вещей, которые я, возможно, никогда не пойму, так как мой кругозор искусственно ограничивался стенами школы, казармы, офицерского общежития. Ведь я в то время так и не разобрался, куда попал, и чем эти люди, в том числе госпожа Рашидова, как ее почтительно называла Евгения, занимаются. Только потом, когда прозвучал роковой взрыв, я понял, что имею связь не с высшим светом, а с ужасным миром, миром преступности, в какие бы благородные формы эти воры и бандюги не рядились и какими бы драгоценными камнями ни прикрывали свою алчность и хищность.

…Из Грузии, как потом мне удалось выяснить, за немалые деньги банде Графини было заказано убийство семьи Фарида. За мгновение до взрыва я почувствовал: сейчас что-то случится. Я всего лишь на пару минут выскочил из машины – купить в киоске сигарет. Резко обернулся и увидел, как синий «Москвич» с Людмилой, Евгенией и ее детьми неторопливо, будто в замедленной съемке, начал вспучиваться оранжевым пузырем. Там было не меньше трех килограммов тротила, потому что машина разлетелась, словно карточный домик под ударом тайфуна. Взрывная волна сбила меня с ног, но боли от падения на твердые ступени я не почувствовал. Все мое существо зашлось в беззвучном крике. Зачем-то я бросился к машине, вернее, к огромному полыхающему костру. А сверху уже падали обломки металла, стеклянное крошево, горящие ошметки покрышек и окровавленные куски человеческих тел. Конечно, жена Фарида и его дети погибли мгновенно, даже не поняв, что умирают. Взрыв раздался через несколько минут после того, как Евгения, повернув ключ в замке зажигания, завела машину, немного отъехала от подъезда дома и остановилась напротив табачного киоска, попросив меня купить сигарет.

– А-а-а-а! – я не чувствовал опаляющего кожу жара, слез на щеках, впившихся в ладони собственных ногтей. Убитый – не физически! – этим взрывом, я ощущал только, что теперь со всей моей прошлой жизнью в этом мире покончено, что в одно мгновение все изменилось, перевернулось.

А ведь меня предупреждали. В основном, по телефону. Тихими, спокойными голосами:

– Юрий, не лезь в это дело…

– Юрий, ты же знаешь, чем все кончится. Фарид будет мертвецом, и его жена, и его дети… Брось… Забирай Людмилу из госпиталя и уезжай.

Я вызывал Фарида, а он все не ехал и не ехал.

– Сколько ты стоишь, Юрий? Назови цену… Таких звонков было много.

Я, только я виноват в их смерти! Почему не придавал значения этим звонкам? Не верил. Нужно было отправить женщин и детей куда-нибудь в деревню. Или в другой город. Тогда, возможно, все было бы по-другому. А теперь ничего нельзя изменить.

…Приехавшие через двадцать минут милиция и пожарные вскоре залили огонь. Найти то, что осталось от тел, чтобы сложить целого человека, практически не представлялось возможным. Я подобрал с земли кусочек человеческой плоти с маленьким золотым колечком. Как все это было ужасно!

На следующий день в могилу на ближайшем кладбище опустили четыре гроба: с завернутыми в простыни кусками тел – Людмилы, Евгении, и два маленьких – гробики детей.

…Фарид не приехал хоронить жену и детей. Он появился через неделю и по-звериному завыл над могилами, над рухнувшим миром, чувствуя, как медленно умирает, а на его месте рождается кто-то другой, сухой и беспощадный, и разорванную душу затягивает спасительная глухая корка ненависти. Он выжил. Он умер.

Я передал ему завернутое в платок маленькое золотое колечко. Он молчал, ничего не говорил. Вскоре Фарид исчез. А потом мне стало известно, что, вооружившись до зубов, он нашел организацию, по его мнению, выполнившую заказное убийство, изрешетил все там, забросал гранатами и был убит сам. Милиция разыскивала меня, как возможного свидетеля, но я воспользовался своей свободой – не был ни прописан, ни зарегистрирован в Москве, и я не явился даже на опознание изуродованного тела Фарида.

А через некоторое время я очутился здесь, в Боснии, в качестве снайпера. Снайпера-наемника. Теперь я убиваю за деньги, потому что в Москве мне придется убивать бесплатно. Меня тоже убьют бесплатно. Моя жизнь ничего не стоит, никто не даст за нее и гроша. Поэтому я здесь и продаю чужие жизни. Очень выгодный товар. Верный выстрел стоит для меня двадцать долларов. Плюс крупные суточные.

…На следующий день после похорон Степана, едва стало светать, мы отправляемся вдвоем с Джанко к прежнему месту дислокации. Обычно после удачного выстрела необходимо обязательно поменять позицию, поскольку противник знает, откуда произошел выстрел, и будет особенно бдителен. Но я-то ведь произвел выстрел с другого места! Это опять моя маленькая хитрость: выследить жертву с одного места, а произвести выстрел совершенно с другого. Эта тактика не совсем безупречна, поскольку время, за которое ты меняешь позицию и пытаешься выследить противника, очень большое, и цель очень часто или уходит, или с нового места вообще невидима. Стрелять наобум, наудачу – не профессионально.

Бывает, что снайпер приходит на старую засидку спустя два-три дня. Мало шансов, что за можжевеловый куст снова придут боснийцы. Если же сунутся – я причислю их к числу своих жертв. Ведь они не знают моего секрета и предательства утреннего солнца. Они обязательно займут эту позицию через некоторое время.

Напуганные провалом – смертью Степана, – мы уходим вглубь сербской территории, поближе к позициям сербских отрядов. Это почти рядом, что обезопасит нас. Сегодня сделать прицельный выстрел я вряд ли смогу, но буду работать на будущее – высматривать.

Мы карабкаемся вдоль ручья на гору. Эта гора значительно выше той, на которой была предыдущая позиция. Но она и более камениста, здесь сосны не так высоки, и кроны их совсем не густы. Очень трудно найти подходящее местечко для снайперского гнезда.

Вот-вот взойдет солнце в этом молочном прекрасном утре, и я потеряю возможность проследить черную тень за кустом. Сооружение снайперского гнезда я откладываю на потом, а сам быстренько забираюсь на сосну и укрепляю подзорную трубу. Утро очень серое, видимость совершенно не та, как вчера. К тому же, едва солнце взошло над покатыми горами, тут же прячется за светлые облака с хмурыми краями. Что же, я ничего не успел заметить. Утешая себя тем, что на прежнюю позицию противник вряд ли сунется, поскольку она засвечена, я начинаю высматривать с высоты место для нового гнезда. К позициям боснийцев далековато, и они невидимы, даже если взобраться на самые высокие деревья. Повинуясь безотчетному чувству, я навожу подзорную трубу на вчерашнее свое собственное гнездо. Бог ты мой! Там устроился полностью закамуфлированный снайпер. Эта "дерзость восхищает. Расчет верен. Мы не сунемся на старую позицию, а он из моего гнезда пожнет обильную жатву. Я мгновенно спрыгиваю с дерева, чтобы вооружиться, и закинув СВД за спину, как медведь, карабкаюсь на совершенно голый ствол сосны. В прицел винтовки ловлю свое гнездо. Оно пусто! Прозевал! Но сегодня у нас будет охота на барсука. Так условно мы называем уничтожение снайпера противника, местоположение которого засвечено по выстрелу, или есть другая информация, чаще косвенная, что стрелок находится в определенном районе.