Сверхнормальные. Истории, которые делают нас сильнее - Мэг Джей

* * *

Одно из самых первых воспоминаний Веры о своей жизни — это нечто вроде «пузыря» с мыслями, как в комиксах. Ей было пять лет, когда воспитательница в детском саду похвалила ее, назвав веселой и милой, но в душе девочка чувствовала, хоть пока и не умела выразить это словами, совсем другое: «Вы, черт побери, понятия не имеете, о чем говорите». Воспитательница Веры и правда не имела понятия о том, что на самом деле творится в жизни Веры. В саду она была маленькой болтушкой с двусмысленно темной кожей и широкой улыбкой, но по вечерам у нее было очень мало поводов улыбаться. Девочка жила в утлой квартирке с братом и матерью, которой проблемы с наркотиками не позволяли быть таким родителем, каким она должна бы быть.

По подсчетам специалистов, около двух миллионов детей живут с родителем-наркоманом[560], что существенно повышает риск плохого обращения с ними[561]. Мать, злоупотребляющая психотропными веществами[562], является одним из пяти главных предикторов жестокого обращения с детьми; кроме того, от одной до двух третей отчетов, подаваемых в органы опеки и попечительства, включают в себя сведения об употреблении в этих домах психоактивных веществ. Поскольку матери или отцы-наркоманы, как правило, больше озабочены тем, как достать наркотики, нежели воспитанием своих детей, самая распространенная проблема[563] в таких семьях — пренебрежение родительскими обязанностями. И хотя пренебрежение как минимум не менее вредно для ребенка, чем физическое или сексуальное насилие, специалисты, к сожалению, обычно уделяют этому явлению значительно меньше внимания[564].

Взаимосвязь между наркоманией и жестоким обращением с детьми часто предельно очевидна; вот как ее сформулировала одна женщина, бывшая наркоманка: «Дело не в том, что наркоманами становятся плохие люди, и не плохие люди те, кто не заботится о своих детях. Просто это люди, власть наркотиков над которыми подавляет даже любовь, которую каждый родитель должен испытывать к своим детям. Наркомания побеждает даже ее»[565].

Когда родители заняты поиском или употреблением наркотиков или недееспособны из-за своей зависимости, это не может не сказываться негативно на их детях. Деньги в таком доме часто тратятся на наркотики, а не на еду или одежду, а мама или папа нередко отсутствуют, находясь в тюрьме или в реабилитационных центрах для наркозависимых. Соответственно, в домах, где постоянно употребляют наркотики, родительский контроль практически отсутствует, и родители не проявляют к детям особого интереса. Большинство базовых потребностей их сыновей и дочерей — в питании, гигиене, контроле и внимании — часто не удовлетворяются совсем, либо детям приходится пытаться удовлетворять их самостоятельно.

* * *

Маленькая Вера легко справлялась с задачей собственного прокорма. Завтрак она просто пропускала. На обед клала в рюкзак фруктовую булку. На ужин обычно варила макароны и ела их с сыром — таким, посыпанным ярко-оранжевым порошком. Малышка самостоятельно кипятила воду на плите намного раньше, чем ей следовало научиться брать спички в руки. «А если мне было лень варить макароны, я просто ела хлопья», — вспоминает Вера, даже не осознавая того, что если ребенок, брошенный на произвол судьбы, выбирает хлопья, то он поступает так не из-за лени.

Вера росла в центральной Флориде, в городке, слишком удаленном от побережья, чтобы быть красивым. Там было жарко и пыльно; район, где они жили, представлял собой ряды безликих улиц, состоящих из обшарпанных многоквартирных жилых домов, магазинчиков на углу и бунгало, покрытых штукатуркой пастельных цветов. Расположенная неподалеку фабрика по производству апельсинового сока насыщала воздух запахом горелых апельсинов. «Это то, что я помню о своем доме, — вспоминает повзрослевшая Вера. — Апельсины горят снаружи. Сигареты и наркотики внутри. Вечный запах чего-то горящего».

Тетя Веры работала в католической школе, и девочка могла посещать ее практически бесплатно. Ей, безусловно, очень повезло, что она могла там учиться — люди вокруг твердили ей об этом все время, — однако контраст между школой и домом был для Веры болезненным. Когда перед футбольными матчами школу заполняла толпа заботливых мамаш, которые делали дочкам хвостики и плели косички, Вера наблюдала за всем этим с завистью и недоумением; она гордилась тем, что умеет сама завязывать хвост, но при этом не могла не задумываться над тем, каково это, когда тебя причесывает кто-то другой. Однажды девочка сказала матери, что хочет есть, и женщина тут же вышла из дома и вернулась с бутербродом из Arby’s. Вера просто не поверила своим глазам. Позже тем же вечером она спросила маму, не могут ли они время от времени покупать такие вкусные бутерброды. «Мы не можем позволить себе фастфуд», — отрезала та.

Каждый день, направляясь в школу, со стороны Вера выглядела поистине героическим ребенком, стойко преодолевающим все трудности и проблемы, с которыми она сталкивалась дома. Но сама девочка вовсе не чувствовала себя героем. В школе ее жизнь казалась хорошей, но дома все было плохо. И сама она снаружи выглядела благополучной, но внутри чувствовала себя скверно. Может, поэтому девочка постоянно ощущала себя лгуньей, даже когда молчала.

Поскольку Верина школьная форма была темно-синего цвета, никто не мог определить, что ее очень редко стирают, однако с тем, что было под формой, приходилось труднее. Девочка обычно донашивала нижнее белье кузины, пришпиливая его булавками там, где старые резинки больше не держали, и, будучи на людях, вечно молила Бога, чтобы трусы не съехали на лодыжки. Иногда, подбирая дома с пола грязную нижнюю одежду, девочка видела, как по ней ползали какие-то жучки; это зрелище и воспоминания о нем, возможно, будут порождать у Веры ощущение нечистоты всю оставшуюся жизнь. В подростковом возрасте у нее был один-единственный бюстгальтер, и между стирками он становился настолько заношенным, что девочка всегда старалась переодеваться в школьной раздевалке как можно быстрее, делая вид, будто куда-то торопится. Но однажды учительница физкультуры все же подловила ее. «Скажи матери, чтобы постирала тебе белье!» — буркнула она, и ее слова эхом отразились в длинных рядах металлических шкафчиков.