Собибор. Взгляд по обе стороны колючей проволоки - Леонид Терушкин

— Вы попали в плен со всем личным составом Вашего полка?

— Нет, потому что к тому времени половины состава вообще не было, были убитые и раненые. Пушек половины вообще не было, мы же закопали замки раньше. Мы попали в плен как пехота, и там было где-то процентов тридцать от нашего состава.

— Куда вас отправили?

— Это было между Могилёвом и Смоленском, ближе к Могилёву. Сначала нас завезли в Могилёв. Там Днепр делает колено, и сделали лагерь для военнопленных. Там было человек сто тысяч пленников. Кушать нам не давали в этом лагере. Где-то на пятый день пребывания в этом лагере…

— А что представлял собой этот лагерь?

— Поле, на углах стояли пулемёты. Никакой ограды не было, только пулемётные точки и всё. Кушать нам не давали. В один из дней я встал и начал кричать: «Я ничего не вижу, помогите, я ослеп!» От недоедания, от отсутствия пищи я ослеп. Стал кричать, что помогите мне! Вдруг кто-то подошёл ко мне и что-то сунул в руку. Я почувствовал, что это кусочек сахара, сунул его в рот, и сахар ещё не успел разойтись, я стал уже видеть. Я хотел посмотреть на того человека, кто сунул мне этот кусок сахара, но не видел его, никого около меня не было.

— Скажите мне вот что. Обычно, когда немцы брали в плен красноармейцев, устраивали лагерь для военнопленных, то тут же они вызывали комиссаров и евреев, чтобы они вышли из строя. Как это было у вас?

— Нас из этого временного лагеря возле Днепра где-то в начале августа увезли, погрузили в вагоны и отправили в Минск.

— Всех?

— Всех подряд. Мы были в семи километрах от Минска, это был бывший военный городок, там стояла кавалерийская дивизия до войны. И там сделали лагерь для военнопленных.

— Там же?

— Там сделали лагерь военнопленных, на территории этого военного городка. И вот тут выстроили всех, вышел переводчик и говорит: «Русские — налево, украинцы — направо, а жиды — вот сюда. Кто из жидов не выйдет, будет расстрелян на месте». Я был ранен, немножко заикался и думал, выйти или не выйти. Вижу — кое-кто стал выходить. Я по внешнему виду не был похож на еврея, но все евреи были похожи на меня. И разговор был немножко картавый, так что мне невозможно было спрятаться. Я решил, что будет со всеми евреями, то и со мной. И я вышел. Собралось нас человек 230.

— Евреев?

— Да, евреев.

— А политруки и комиссары тоже вышли?

— Пока о них не было разговору, пока они отделили евреев. Когда мы все вышли, двести тридцать, они нас заперли, поместили в овощехранилище, это был подвал, где хранили до войны овощи. На второй день нашего пребывания в подвале пришёл немец в пенсне, культурный, и стал говорить с нашими пожилыми пленными. Они были западники, которые попали в армию из резерва, когда уже началась война.

— Мобилизованные?

— Мобилизованные, да. Немец стал с ними говорить на каком-то мне непонятном языке. Немецкий я знал, а это был язык непонятный. Когда он ушёл, я спросил у этих евреев, на каком языке они говорили, и они мне, к моему большому удивлению, сказали, что это был «лойшен койдеш»— иврит. Этот немец говорил с ними на иврите.

— Как это — немец говорил на иврите?

— Я предполагаю, что он в своём окружении имел хороших друзей, а может, были в «мишпухе»[453] у него какие-то евреи, он был очень грамотный человек и он говорил на иврите. Он стал к нам заходить в подвал.

— И что он говорил?

— Он заходил — и то буханочку хлеба нам подкинет, то две. Евреи ему то кольцо дадут, то ещё что-то.

— В каком чине он был?

— Я тогда не разбирался в чинах.

— Но это был офицер, да?

— Офицер. Когда он дежурил по лагерю, а там было 50–60 тысяч военнопленных, он нас брал кушать первыми, и после того, как весь лагерь уже покушал и оставалась там пища, он нас брал на обед второй раз. Давали кушать один раз в день варёную бурду без хлеба. Из подвала ни один военнопленный не умер, а из бараков, уже было холодно, каждый день вывозили по 300–400 человек умерших. Каждый день вывозили на больших арбах и хоронили недалеко от лагеря. А из подвала ни один человек не умер.

Это длилось всего две недели. Через две недели нас всех построили и погнали пешком в Минск. Там евреи из Минского гетто на улице Широкой сделали ограждение проволочное, вышки построили на углах, и там был организован СС-концентрацион-арбайтслагерь. И нас посадили туда, в этот лагерь.

— Всех, 230 человек?

— Да, всех. Это было уже в начале сентября 1941 года. Условия были жуткие в этом лагере и люди стали умирать. Кушать давали только один раз в день какую-то варёную баланду и хлеба вообще не давали.

— А на работу вас гнали?

— Нет, пока строили на месте — то нары, то ещё что-нибудь. Это были конюшни, и мы работали на месте, на территории этого лагеря. За зиму из 230 человек умерло от голода 80–90 процентов.

— Но туда, в этот лагерь на Широкой улице гнали ещё военнопленных евреев? Сколько всего примерно было там людей?

— В 1941 году, в начале 1942 года военнопленные туда не поступали другие, только еврейской национальности.

— Это я знаю, но сколько там было человек?

— Туда согнали ещё евреев из Минского гетто, человек двести.

— Но Печерский не был с вами тогда?

— Не, Печерский появился в нашем лагере где-то в мае 1942 года[454].

— Значит, позже?

— Позже. Он появился вместе с Шубаевым, вместе с Лейтманом, вместе с Цыбульским. Они все появились где-то в мае 1942 года. Тогда уже условия в лагере стали лучше, стали уже давать хлеба 150 утром и 150 вечером, а в обед — варёную пищу.

— А на работу вас не гнали?

— Работа была — то колоть дрова, то чистить туалеты, другой работы нам не давали.

— Известно, что из Минского гетто приходили люди работать в ваш лагерь на Широкой улице. Были случаи, что они вывозили людей из лагеря в бочках, где везли воду, и потом эти люди уходили в партизанские отряды. Вы знали об этом?

— Нет.

— Вы не слышали об этом?

— Мы об этом не слышали. Из Минска в наш лагерь привозили самых лучших специалистов — портных, сапожников, и они работали в нашем лагере, обслуживали всех офицеров минского гарнизона.

— Лагерь был огорожен?

— Ограждён проволочным ограждением, с пулемётными вышками на каждом углу. Оттуда убежать было очень трудно, но были побеги. Люди убегали с работы. Один раз был случай, когда в группе-Виршафтслагерь один военнопленный, фамилии я не помню, звали его Миша, он был в армейских хозяйственных складах, там были продукты, одежда, обмундирование для немецкой армии. На этой территории было ещё много других организаций. Я работал в Цебефау.