Никто, кроме президента - Лев Гурский

Я долго изображал равнодушие, но когда мой парадный костюм для театра принес не Фокин, а его квадратный зам по имени Вован, я словно бы нехотя поинтересовался:

– А что это нашего Собаковода нет? Собачки погрызли?

– Соскучился по нему, Паша? – ухмыльнулся в ответ Вован. – Где начальство, знать тебе не обязательно. А на балет пойдешь со мной. Что, не устраивает моя компания? Мордой не вышел?

– Да плевать мне, кто у меня в конвоирах, – сказал я как можно более равнодушным тоном. – Ты, Фокин или сам Фредди Крюгер. Морды у вас у всех одинаковые.

На самом деле мне было совсем не плевать. Меня охватила тревога. Мой план хоть и незначительно, но менялся. Фокина не будет в театре – значит, во время спектакля он будет совсем в другом месте. И я, главное, понятия не имею, в каком.

За свою жизнь я дважды общался с авторами детективов – и оба раза опыт был неудачным. Первый раз я угодил в компанию с нашим Георгием Черником, тогда еще живым. Обиженный на меня за то, что я не пью водки, Черник сам выдул полбутылки, сделался буен, разбил стекло собственного «мерса», а мне, взявшемуся помочь, облевал все брюки. Второй раз, на званом вечере в Беверли-Хиллз, меня подвели аж к самому Тому Клэнси. Поначалу мировая величина проявила любопытство к русскому олигарху, но, узнав о том, что я занимаюсь не подводными лодками и не сверхзвуковыми истребителями, а лишь пластмассой, мэтр сразу потерял ко мне всякий интерес. Сказал вежливое «Sorry!» и отвалил.

Таким образом, Таисия Тавро оказалась третьей в моем списке.

В жизни создательница опуса «В объятьях олигарха» была еще шире, чем на фотографии в книге, и не настолько догадлива, чтобы разоблачить меня в первую же секунду. Обрадованная досрочным визитом сантехника, она не спросила у меня документа. Даже не взглянула, кто там под кепкой. Без лишних разговоров мадам направила меня к месту работы – в совмещенный санузел. И была слегка озадачена, когда я, пропустив ее вперед, аккуратно прикрыл за ней дверь и защелкнул задвижку снаружи.

– Вы что, меня заперли? – осведомилась хозяйка.

Где-то я читал, что бронтозавры из-за своей массы медленно реагировали на опасность. Их уже начинали есть с хвоста, а голова еще продолжала нюхать цветочки. Сдается мне, до Таисии Тавро все доходит примерно с такой же скоростью.

– Ага, – подтвердил я из-за двери. – Именно.

– Это что, юмор? – выразила удивление писательница.

Странные, однако, у нее представления о смешном.

– Отнюдь, – сказал я. – Все очень серьезно, мадам.

Наконец-то хозяйка вспомнила, в каком жанре работает.

– Вы хотите обчистить квартиру? – угрожающе спросила она.

Выдать себя за вора и было бы проще простого – тем более, что, согласно решению Савеловского межмуниципального суда, я и был ворюгой. Но маленький графчик Монте-Кристо внутри меня забил лапками, энергично воспротивясь такому исходу. Он не желал прятаться. Он требовал сатисфакции. Еще в Бутырке меня посетила очевидная мысль: авторам книг порою так недостает встреч с их героями! Сколько бы нового о себе узнал тот же Дюма-отец от Миледи! А Конан-Дойл – от профессора Мориарти? А Чуковский – от Бармалея или Тараканища? Словом, было бы нечестным отнимать исторический шанс у Таисии Тавро.

– Вовсе нет, – ответил я. – Что за банальность! Я хочу передать вам привет от Сержа Рылеева. Помните, был у вас такой?

Даже на бронтозавров находят вдруг озарения.

– Каховский? – среагировала мадам ТТ. – Вы Сергей Каховский? Это что, по правде вы?

Между санузлом и кухней было маленькое прямоугольное окошечко. Вылезти через него было нельзя, зато я смог, встав на табурет, просунуть свою голову без кепки. И заодно продемонстрировать хозяйке гранату.

– Это по правде я, – объявил я. – А это по правде «лимонка». Точно такой вы убили бедного Сержика Рылеева. Сейчас я подвешу ее к двери из ванной. Попытаетесь выбраться – пеняйте на себя.

Я вернулся к двери и пару раз провел ребристым гранатным боком по металлической дверной защелке. Звук получился громкий. Авось у Таисии Тавро хватит ума не проверять, блефую я или нет.

– Что вы от меня хотите? – из-за двери занервничала хозяйка.

– Да уж не автографа, – ехидно ответил я, а мой личный Монте-Кристо с пафосом добавил: – Справедливости хочу! Я сидел, теперь ваш черед. Испытайте на себе, весело ли, когда вас держат под замком.

Подлинный мотив ее заключения я, разумеется, утаил. Авторша книги про олигарха не должна узнать, кто меня подослал к ней. Иначе ведущему «Угадайки» не поздоровится. А уж ему, в отличие от меня, есть что терять.

– Но мне надо на телевидение! Откройте! – Таисия застучалась в дверь. – Меня ждут в «Останкино»! Сегодня вечером! У меня…

– Ничего, обойдутся без вас, – бесцеремонно прервал я ее. – И потом: давно ли вы в зеркало на себя глядели? Такая, как вы, не поместится ни в один телевизор.

– Негодяй! – воскликнула мадам ТТ после небольшой паузы. В зеркало она смотрелась, что ли? – Хам! Плебей! Как вам не стыдно оскорблять женщину?!

– В вашем романе, – заметил я, – мой тезка каждые три страницы оскорбляет какую-нибудь женщину. А одну даже топит в стиральной машине. Почему мне нельзя? Будьте же последовательны.

Секунд двадцать Таисия Тавро пробезмолвствовала. Возможно, измеряла, уместится ли она сама в своем стиральном агрегате. А сообразив, что точно нет, слегка успокоилась. И оттого впала в учительское занудство.

– Послушайте, – сказала она, – вы не должны на меня обижаться. Серж Рылеев, разумеется, не Сергей Каховский. Писатель не копирует жизнь. Он ее преображает, укрупняет, чтобы читателю было интереснее. Я как скульптор – просто леплю не из глины, а из человеческого материала. Работа у меня такая.

– Лепить – это у вас с братом фамильное, – согласился я. – Это вы умеете оба, ценю. Он кое-что укрупнил в моем деле, для пущего интереса. Вы кое-что преобразили. Семейный подряд.

– Да поймите вы, Каховский! – Училка напоролась на особо тупого ученика и стала злиться. – В обычном виде вы никому не любопытны. Ну что вы из себя такое? Мальчик-комсомолец, потом кооператор, потом капиталист, потом олигарх. Накатанная дорожка, трафарет. Вас посадили в тюрьму? Но из одного этого путного сюжета не выкроишь. Разве я виновата, что вы так скучно, так пресно, так неромантично сидели? Ни разу не пробовали бежать. Ни разу не объявили голодовки. Ни одной попытки самоубийства. Вы даже струсили, когда вам предложили возглавить оппозицию!..

Что верно, то верно, загрустил я. Был такой грех. Большой шутник Береза решил из-за кордона приколоться: еще до приговора он в «Times» обозвал меня «Чернышевским сегодня» и «русским Нельсоном Манделой». Я подсчитал, сколько лет просидели оба, вместе взятые, и через своих адвокатов послал юмориста по матушке. «Свободная газета» немедля объявила меня предателем демдвижения – в котором я, строго говоря, никогда не состоял.