Ген деструктивного поведения - Владимир Паутов

Сокольников стрелял из винтовки как из автомата. Скорость, с какой он нажимал на спусковой крючок, была просто фантастической, уникальной. Димка в течение одной секунды нажал курок ровно шесть раз, причём он умудрился сделать как бы две короткие очереди по три пули в каждой. Обычно этого всегда было достаточно для того, чтобы мишень считалась поражённой. Так получилось и сейчас. Правда, никто из нас, ни я, ни Димка, сами не видели, попал он в цель или нет, не до того тогда было, да и противник находился далекова-то, чтобы уточнять результаты стрельбы. А потом нам следовало спасать смертельно раненного друга и тащить его на себе подальше от места засады, да и самим попытаться выйти из зоны обстрела. Ничего мы не стали уточнять. И только те, кто находился рядом со снайпером, поняли, что столкнулись не с простыми диверсантами-самоучками, но профессионалами своего дела, причём, с высочайшим уровнем подготовки. Они стали свидетелями того, о чём потом всю свою жизнь будут вспоминать, и рассказывать друзьям и знакомым как легенду. На глазах солдат, стоявших рядом, первые три пули поочерёдно — в лоб, шею и грудь — вошли в тело снайпера, поэтому смерть его стала мгновенной. Когда же тот, будучи мёртвым, уже падал навзничь на землю, потому как, стоя, стрелял и в полный рост, укрывшись за камнем, четвёртая Димкина пуля из второй очереди попала ему прямо в подбородок, размозжив вдребезги голову, а ещё две других пролетели мимо, но рикошетом чуть не ранив других, находившихся немного подальше. Не видел я всего того, и прапорщик также не видел, да и не интересно нам было, что произошло там, на той стороне ущелья.

Я взвалил на себя майора и, изнемогая под тяжестью тела умирающего друга, понёс его вверх по намеченному маршруту, думая с досадой и огрочением: «Эх! Алешка! Алёшка! Разлюбезнейших ты мой друг. Как же дотащить тебя до своих, чтобы хоть похоронить на родной земле? Да что же такое я говорю и о чём думаю? Он ведь жив!!! Жив!!! Он выдюжит, выкарабкается, отобьётся от злой и противной «старушенции». Его в Афгане расстреливали у нас на глазах с контрольным выстрелом в затылок, а он выкарабкался и здесь обязательно выдюжит, вылезет, выживет!»

С такими мыслями мне как-то легче было идти и карабкаться по горам. Дед быстро расправился с тем снайпером, что смертельно ранил майора, да только вернуть друга для нас уже не представлялось возможным. Алёшка умирал медленно и тяжело. Я уже четвёртый час тащил на себе его тяжелеющее с каждой прошедшей минутой тело. Мне казалось, что на моих плечах находится неимоверно большой груз. Усталость просто валила меня с ног. Но я шёл. Я еле переставлял ноги, но шёл, хватая ртом холодный воздух, которого не хватало. Я шёл, потому что надо было идти.

— Командир! Давай мне! Я понесу Алёшку. Отдохни немного! У тебя просто элементарно может не выдержать сердце. — Подошёл ко мне Димыч, который и сам-то со своим сломанный ребром еле передвигался.

— Всё больше не могу, — сказал я и, осторожно опустив тело Алёшки на камни, рухнул на землю, от усталости даже не заметив, что упал на острые камни.

Майор стонал, не поморщился от боли, он лежал тихо, не шевелясь, широко открыв свои большие голубые глаза и устремив их в небесную высь. О чём он думал, я не знал, но догадывался. Алёшка прощался с нами, с горами, с небом. Он просто прощался с жизнью. Майор ни о чём не жалел и себя он не жалел, нет! Он не боялся смерти, ибо всегда готовился к встрече с ней, но сейчас его грызла тяжёлая обида, обида за то, что подвёл своих товарищей, будто виноват был в своём ранении. Алёшка жалел, что стал грузом, балластом, тянувшим всех нас на дно, ибо прекрасно понимал, что ни за что на свете мы не оставим его здесь, тем более не бросим живого.

Я отошёл чуть в сторону, дабы оглядеться. Ситуация, в которую попала группа, была не из лёгких. Мы сбились с дороги, или нас заставил это сделать полковник Дентен, хитро расставив на нашем пути засады и заслоны, я не знаю, но только загнали они нас в тупик. Мы вышли на горное плато, вернее было бы сказать, на террасу. С двух сторон оно заканчивалось крутыми обрывами, уходящими отвесными стенами вниз, в долину. Впереди терраса упиралась в горный склон. Но по нему невозможно было идти, так как он состоял из мелко каменной крошки, которая осыпалась под ногами при каждом шаге. И наша попытка подняться вверх потерпела крах. Оставался один выход — назад, но там нас ожидал полковник Дентен со своим отрядом.

— Сейчас отдохну чуть-чуть, и пойдём дальше, — сказал я прапорщику. — А вообще надо готовится к бою Димочка. Не подумай, что я запаниковал, нет Димон, я не паникую, а говорю истинную правду, как командир твой, и бой этот или следующий будет у нас последний, я не смогу тебя вывести отсюда, а Алёшку вынести. Простите уж меня, поэтому давай братишка обнимемся и попрощаемся, а то потом можем и не успеть. Вдруг случай не представится!

— Я не боюсь умирать, Санёк! Мы ведь себе сами такую судьбу выбрали, меня никто не заставлял идти в армию, добровольно пошёл, без тени сомнения в правильности своего выбора. Жаль только, что далеко от дома умирать придётся и по русскому обычаю переодеться в чистое бельё нет возможности. Это, пожалуй, в моей грядущей смерти то единственное обстоятельство, которое меня искренне удручает и более всего сейчас занимает. Стыдно ведь перед Ним, — кивнул Димка головой вверх, — в грязном белье представать.

— Не волнуйся! Я думаю, Он поймёт и простит нас…

Я не успел даже закончить фразу, как вдруг из-за наших спин вылетели два вертолёта. Они на бреющем полёте пронеслись почти над головами. Конечно, нас заметили сверху, да к тому же сообщили и те, которые были рядом со снайпером, что подстрелил Алексея.

— Командир, может, давай я понесу Алёшку? — подошёл ко мне Димка, — я всё-таки старшина отряда. Ты весь выдохся, или давай отдохнём подольше! Какая разница, коли, нас обнаружили. Далеко уйти нам не дадут, а если идти, то давай, я понесу майора! — Повторил он в который раз своё предложение.

— У тебя самого, Димыч, рёбра сломаны, будешь только мучиться. Куда тебе нести? А потом куда нам идти? Всё, Дима! Они нас загнали! Ты как думаешь, почему они нас с вертолёта не обстреляли, да потому, как наш «друг» Дентен, наверняка уверен, что мы никуда не денемся. Значит, Дима, мы в ловушке.

— А я проверю сейчас, — сказал Димка и, встав в полный рост, пошёл вперёд. По нему действительно никто не стрелял, да этого и не нужно было делать, ибо мы действительно оказались в западне.

У меня в кармане разгрузочного жилета неожиданно заработал радиотелефон, захваченный нами несколько часов назад часа назад при разгроме патрульной группы морской пехоты. Я уже успел позабыть, что у меня есть средство связи, но телефон своим звонком сам напомнил мне о себе. Его зуммер настойчиво призывал ответить на вызов. Вертолёт тем временем завис в воздухе прямо напротив нас, а точнее метрах в ста от того места, где мы стояли. Я нажал на кнопку для передачи сообщения.

— Внимательно слушаю, говорите! — Мой английский был безупречен. Сказав эту фразу, я нажал кнопку приёма.

— Хеллоу, старина! Это полковник Дентен. Вы меня видите? — Из десантного отсека вертолёта в этот миг кто-то выглянул и махнул нам рукой. — Как дела парни? Мы с вами как-то встречались, помните? — перешёл на русский командир группы «Дельта Форс».