Меньшее зло - Юлий Дубов

— А если нет?

Ответить Платон не успел. Бесшумно появившийся официант положил перед Ларри белый бумажный прямоугольник. Ларри накрыл записку ладонью, поднёс к глазам, внимательно изучил.

— Совсем со зрением стало плохо, — пожаловался он, перехватив взгляд Платона. — Совсем плохо стал видеть. Очки надо купить. Знаешь что? Я выйду сейчас на воздух. Там цветы привезли, для оранжереи. Хочу отобрать. Минут через десять вернусь. Ещё одну вещь хочу спросить у тебя. Мы Шамиля не светим?

— Ни под каким видом, — отрезал Платон. — Это счастье, что они про него ещё не прочухали. Ёлки-палки, вообще! «Инфокар»! Газеты почитать — так самая крутая мафия. А на деле — кроме Шамиля у нас никого и нет. Крыша у нас такая — поварёнок. Маленький Мук.

Ларри покивал, размышляя, поднялся и медленно вышел из гостиной, засовывая в карман принесённую официантом бумажку. За дверью резко ускорил шаги, отмахнулся от швейцара, попытавшегося набросить на него пальто.

У скамьи за ёлками Ларри ждали пятеро.

— Максим, — Шамиль поочерёдно тыкал пальцем. — Юра. Женя. Владимир Петрович.

— Вы старший? — спросил Ларри у Владимира Петровича.

— Я, — кивнул тот. — А Максим — главный.

«Сколько на небе звёзд,

столько и девушек в Риме».

Овидий

Днём в субботу Платону позвонили корреспонденты с телевидения.

— Вы, Платон Михайлович, на каком участке собираетесь проголосовать? — поинтересовались деликатно. — Хотели бы заснять для дневного эфира.

Участок Платон назвал, но вспомнил вдруг, что не знает, где его паспорт. И как голосовать — тоже не очень понятно. В старые времена существовал какой-то открепительный талон. А сейчас?

Срочно связались с Москвой. У Марии платоновского паспорта не оказалось. Про талон она тоже ничего не знала.

— Вообще, что ли?! — вопил Платон в трубку. — Совсем, что ли?! Давай лети сюда сама или как хочешь, но чтобы всё было! Мне голосовать завтра в восемь тридцать! Чем вы там все занимаетесь? Я про такую ерунду думать должен!

Потом звонил ещё трижды, лютовал. Когда узнал, что поставили на уши паспортный стол, уже вызвали начальника и срочно делают новый паспорт, но с фотографиями двадцатилетней давности, потому что других не нашлось, рассвирепел окончательно и сказал появившемуся на пороге Ларри:

— Чёрт знает что! Они там совсем! Надо знаешь что сделать? Надо взять на работу одну нормальную секретаршу, чтобы с компьютером и с языком и чтобы с головой у неё всё было в порядке…

— Конечно, возьмём, — охотно согласился Ларри. — Обязательно. А зачем?

— Чтобы не было дурацких проколов. Завтра голосовать, а у меня паспорта нет.

— А у тебя его и не может быть.

— Это ещё почему?

— Потому что он у меня, — Ларри выудил из кармана пиджака паспорт Платона, помахал в воздухе и спрятал обратно. — Завтра пойдёшь голосовать — я тебе отдам. Потом обратно заберу.

— Всё равно не дело. Ты, что ли, должен про все помнить? Мы же им всем хренову тучу денег платим!

— А ты их выгони, — посоветовал Ларри. — Всех выгони. Тебе же спокойней будет. Звонят, факсы шлют, от дел отрывают… Я всё равно ничего не забываю. Не получается.

— Да? Не забываешь? Я кому вчера сказал, что мне нужно с американкой поговорить? И где она?

— Вчера же здесь и была, — нагло соврал Ларри, глядя на Платона добрыми и наивными глазами. — Чай пила. Тебя ждала.

— А я где был?

— Тебе виднее.

Платон озадачился.

— Знаешь, у меня какая идея есть? Надо на завтра снять пару ресторанов. Для социологов, для артистов. Предвыборный штаб. На вечер, часов с восьми.

— Не рано гулять начинаем?

— Самый раз. И надо, чтобы здесь стол накрыли. Человек на двадцать — двадцать пять. Обзвони всех. Пусть ещё телевизоры поставят. Сделаешь?

— Сейчас распоряжусь.

— И американка пусть сюда приезжает. Ты же ничего не забываешь, да?

Ларри и вправду ничего не забывал. Но привозить американку в особняк ему не хотелось категорически. Слишком запутанной была обстановка, и фигуры на шахматной доске меняли цвет поминутно, совершая при этом не предусмотренные правилами ходы. Усложнять ситуацию без необходимости, ограничивая платоновскую свободу манёвра неизбежной в данном случае личной заинтересованностью, ему никак не хотелось. Надежда была на то, чтобы чуточку потянуть время, дать Платону нырнуть в сумасшедшую круговерть последнего перед голосованием дня, чтобы требование немедленно предоставить новую наложницу для падишаха отодвинулось на задний план и потеряло остроту.

Впрочем, тщетность надежд Ларри понимал прекрасно.

День складывался на редкость тяжело и нервно. Утерянный паспорт — семечки.

На трёх избирательных участках милиция и сапёры искали взрывные устройства — телефонные шутники скучать не давали.

Начальник республиканского избиркома, всмотревшись как следует в одухотворённые лица эмиссаров Фредди Крюгера, сказался тяжело больным, принял огненной воды и сгинул, по дороге выкинув в никуда мобильный телефон.

В двух казачьих станицах вывесили красные флаги и выставили дозоры на подступах. В одну из этих станиц попыталась проникнуть группа социологов на предмет окончательного выяснения общественного мнения и с разведывательной миссией — не ведётся ли запрещённая законом агитация. Девочкам-социологиням доходчиво объяснили, что с ними прямо сейчас сделают, а старшему группы просто накостыляли. Кроме того, какой-то юный пионер проколол все четыре колеса автомобиля социологов, и пришлось скрываться в кустах до прибытия резервной машины.

А ещё из Москвы прилетел давно ожидаемый фотокорреспондент из «Коммерсанта», который начал отмечать успех всенародного волеизъявления ещё до взлёта, в полёте продолжил, впал в задумчивость, по прилёте нечаянно закурил на лётном поле, теперь находился в аэропортовском обезьяннике. И его нужно было срочно вызволять, потому что буйный нрав столичного тусовщика плохо сочетается с темпераментом местных ментов.

Назначенное на восемь вечера селекторное совещание с главами районов отняло кучу времени. Да без толку — все подтверждали усталыми голосами стопроцентную готовность к правильному голосованию и уверенность в победе. Но ни одна попытка выяснить, на чём эта уверенность базируется, успехом не увенчалась.

В ночи к особняку проник местный историк и этнограф, таскавшийся за Платоном по всем митингам, долго скандалил на крыльце, вопил сорванным голосом, что ему назначено, что с ним договорено, что иначе он ни за что не отвечает и ничего не гарантирует. Как выяснилось, он договорился со стариками в некоем отдалённом селении, что привезёт к ним Платона, и они все вместе съедят специально сваренную для высокого гостя баранью голову. Дело в том, что селение хоть и находится довольно далеко — километрах в двухстах по горной дороге, но зато является историческим центром Территории, а старики исторического центра пользуются абсолютным авторитетом. С кем попало они баранью голову есть не будут. Как только станет известно, что они её ели с московским гостем, за результаты завтрашних выборов можно прекратить беспокоиться. А если, наоборот, станет известно, что московский гость от угощения отказался, то на этом историю с выборами можно будет бесславно закончить.