Изменники Рима - Саймон Скэрроу

внешний вид, но его суровое выражение несколько подрывало эффект», подумал Макрон.

— Давай, центурион, — прорычал Корбулон, шагая к своей лошади, и один из преторианцев помог ему сесть в седло. Он взял поводья и вывел своего коня из огороженного тросами штабного комплекса на главную улицу, ведущую через лагерь к воротам. Макрон отдал приказ выступать, и преторианцы с группой знаменосцев армии во главе колонны последовали за полководцем. В задней части колонны двое мужчин тянули тележку с черенками для кирок, которые должны были быть использованы, чтобы забить осужденных до смерти. Дежурные солдаты выстроились вдоль маршрута, в угрюмом молчании наблюдая, как проходит процессия. Многие стояли вдоль вала, чтобы стать свидетелями казни. Обычный шум выкрикиваемых приказов и грохот инструментов отсутствовал, а тишина, которая царила над лагерем, была гнетущей.

Корбулон вывел преторианцев из ворот, через мостик над рвом и на открытую площадку с одной стороны от линий, занятых сирийцами и людьми из когорты легионеров. Последние уже были выстроены с трех сторон открытого квадрата. Центурион Пуллин стоял посередине с осужденными, которые были босиком в своих туниках со связанными за спиной руками. Корбулон повернул к ним свою лошадь, а Макрон повел преторианцев выстроиться вдоль открытой стороны площади. Как только они заняли позицию, он приказал людям с телегой перетащить ее к центуриону Пуллину.

Последовала тишина, нарушаемая лишь слабыми насмешками со стен Тапсиса, пока защитники города издевались над тем, что для них выглядело как еще один бестолковый парад римлян. Затем Корбулон заговорил громко и четко, чтобы люди на валу тоже услышали его слова.

— Мы здесь, чтобы засвидетельствовать наказание трех легионеров, которые опозорили себя, украв еду из общих складов. Эти люди решили поставить свой аппетит выше преданности своим братьям по оружию. Они стали стыдом людей своей когорты и посрамили легион, в котором им выпала честь служить.

— Мы голодали! — крикнул Селен, пока его молниеносно не ударил витисом по плечам центурион Пуллин.

— Вы не голодали, — ответил Корбулон. — Вы просто были голодны, как и все мы. Как и я. Тем не менее, только вы выбрали воровство. Голод и лишения — удел солдат в походе. Наш долг — выстоять в таких условиях и продолжить работу по разгрому врагов Рима. И когда мы одерживаем наши победы, мы получаем добычу, которую забираем у этих врагов, — он слегка повернулся в седле, чтобы указать на город. — Когда падет Тапсис, вы сможете обеспечить себя всей едой, вином и женщинами, которые лежат за этими стенами. Это наша награда, и пока она не станет нашей, мы должны мириться с голодом и холодом. Мы должны принять это, потому что это сделает нас сильнее. Нет таких высот, которых мы не сможем достичь, если мы сможем вытерпеть все невзгоды. Это то, что делает солдат Рима самыми опасными из всех людей в известном мире…

Его взгляд остановился на осужденной троице. — Что мы не можем терпеть, что делает нас слабыми, так это отсутствие дисциплины. Есть дисциплина, установленная военными уставами, но это только часть того, что формирует римского солдата. Более важна дисциплина, которую он сам применяет к себе. Римский солдат никогда не ставит себя перед своими братьями. Он делится с ними едой. Он разделяет их неудобства и в бою разделяет их риск. Он готов отдать свою жизнь не только за Рим, но и за людей по обе стороны от него. И именно поэтому мы не можем терпеть тех, кто бесчестит эту связь. У тех, кто это делает, судьба одна. Центурион Пуллин! Исполняй приговор.

— Да, господин! Вторая центурия, опустить щиты и копья и выйти вперед!

Товарищи осужденных сделали то, что им приказали, и остались без оружия.

— Переходим к тележке! Берем по одному черенку, а затем образовать колонну из двух, на расстоянии четырех футов друг от друга. Двигаться!

Легионеры выстроились в линию позади телеги, где преторианцы выдали им орудия казни: трехфутовые отрезки закаленного дерева, служившие дубинками. Когда они были экипированы, мужчины заняли свои позиции. Центурион взял Селена за плечо и собирался направить его к промежутку между линиями, когда Корбулон резко крикнул.

— Не он. Он идет последним. Если кража была его идеей, как он утверждает, то пусть он посмотрит, что случится с теми людьми, которых он убедил быть своими соучастниками в преступлении. Я хочу, чтобы у него была возможность испытать угрызения совести за смерть своих товарищей до того, как придет его очередь.

— Да, господин. — Пуллин оттолкнул легионера в сторону и схватил одного из молодых людей, который позволил без борьбы поставить себя на место, его лицо онемело от ужаса.

Пуллин обратился к двум шеренгам мужчин. — Если я увижу, что кто-то из вас наносит удары не в полную силу, вы будете привлечены к дисциплинарной ответственности за невыполнение своего долга. Приготовиться!

Две стороны смотрели друг на друга, и мужчины подняли дубинки. Насмешки Тапсиса утихли, когда защитники поняли, что это был необычный парад, и теперь они с болезненным благоговением молча наблюдали, как Пуллин встал позади первой жертвы и резко толкнул ее вперед. Молодой легионер споткнулся и упал на колени между первой парой в строю, и они хлестали своими дубинками, били его по рукам, не желая целиться ему в голову и брать на себя бремя тех, кто его забьет до смерти. Юноша вскрикнул, пытаясь подняться, затем уперся ногами и бросился дальше, опустив голову. Когда он проходил между линиями, посыпались новые удары. Он не прошел больше десяти шагов, когда его ударили по затылку и он снова упал. Когда оружие поднималось и опускалось, его череп раскололся с мягким треском, который достиг ушей всех собравшихся вокруг. Избиение продолжалось, и Макрон увидел, как кровь капает с головок дубинок, когда ими били снова и снова.

Пуллин, который следил за продвижением жертвы, проревел приказ прекратить, и ближайшие палачи отступили, грудь вздымалась от их усилий. Он наклонился, чтобы ткнуть тело концом своего витиса, затем приказал оттащить его в сторону, пока он возвращался за следующей жертвой. На этот раз произошла борьба: осужденный корчился в тисках центуриона и умолял о пощаде.

— Не причиняйте мне вреда, братья! — кричал он мужчинам своей центурии. — Помилуйте, ребята! Вы мои товарищи… Я голодал!

— Тихо, ты! — рявкнул Пуллин, повернулся позади него и схватил его за плечи.

Легионер попытался дать отпор, затем повернулся к полководцу. — Ублюдок! — выплюнул он. — Ты нас всех уморишь голодом, раньше чем это все закончится! Я проклинаю тебя!

Пуллин толкнул его между двумя шеренгами. Легионер не пытался бежать и уверенно