Ничей - Алексей Борисов

одно в этой ситуации слегка успокаивает, — сказал я, закусывая ломтиком ветчины. — Вожди сами ни в какую солидарность не верят, исключительно в бабло, которое побеждает зло. Поэтому большой войны они, пожалуй, испугаются. Весь их масштаб — это поход на Грузию.

— Думаешь?

— Практически не сомневаюсь.

— А ты, выходит, в революцию веришь? — поддел меня Павел.

— Не верю, — серьезно ответил я. — От революции никогда никакой пользы. И потом, откуда она здесь возьмется? Ну, выйдут человек сто пятьдесят или двести, ну, разгонит их ОМОН минут за пять-десять…

— Человек двести, говоришь? А если двести тысяч?

— На Манежке сейчас столько не поместится.

— Не обязательно на Манежке.

— Паша, фантастика на другом этаже, — я не утерпел и достал сигарету из пачки. — Кто в Москве поднимется? Ради чего? Тут вообще масса народа от власти кормится. Министерства, ведомства, префектуры, управы, челядь всякая, ГУПы, МУПы, институты, фонды, обслуга, охрана. Это ничьим людям туго приходится.

— Вот видишь, народ-то накормлен. Ну, может, не весь, но точно большинство. Власть не так уж плоха.

— Помнишь, как Иосиф Бродский говорил? У меня с ней эстетические разногласия. И потом, свобода лучше несвободы.

— Останется наш президент президентом?

Зная о моей относительной вхожести в коридоры власти, друг Павел по примеру господ журналистов тоже хотел получить эксклюзивную информацию. Мы с ним уже полным ходом уговаривали бутылку с медовухой, и сила земного тяготения ощутимо сдавала позиции.

Я покачнулся вместе со стулом и сказал:

— Сам не пойму. Да какая к чёрту разница?

— Н-ну, не скажи. Он же этот… главнокомандующий?

— Не смеши. Просто дали человеку табуретку посторожить.

— Всё-таки они разные… с премьером. Он либерал.

— Произведен временно в либералы, ага. Нет у нас никаких либералов, и консерваторов тоже нет, — я чуть не сплюнул на тарелку. — Есть единый и неделимый класс чиновников и прибившейся к ним шантрапы. В Штатах вот празднуют День благодарения, а у нас пора ввести дни коленопреклонения. Это когда им подарки волокут, и у парадных подъездов не протолкнуться.

— Ты власть близко видишь. Какая она вообще? — задал новый вопрос Павел.

Медовуха всё увереннее брала верх над моим рассудком. Я взялся за стол, сделал титаническое усилие и попытался объяснить.

— Раньше, когда я в провинции жил, думал, что в Москве о-очень много умных, образованных, эффективных. Во всяком случае, гораздо больше, чем на местах. А теперь вижу, что умных не особо и больше на тысячу душ населения. Понтов только полно. Так и с властью.

Товарищ недоверчиво щурился. Меня несло.

— Счетоводы эти, элита якобы, которая правит бал — кто они? Их дело считать и начальству цифры докладывать. А они сегодня политику определяют, стратегию пишут, рамки доходов-расходов задают. На место их пора поставить! Хвост не должен вертеть собакой!

По кухне плыл табачный дым. Стояла глубокая ночь, и двор с баскетбольной площадкой за нашим окном давным-давно опустел. Машин, проносившихся по проспекту Мира, отсюда не было слышно. На кухонном столе громоздилась грязная посуда, лежали окурки и скомканные салфетки. Павел икнул и задал самый главный вопрос:

— Так что с Россией будет?

— Сгниет на корню, но небыстро. Как Византия сгнила, второй Рим, — вынес я итоговое заключение.

— Что, и шансов нет?

— Нет. Так сказать, при наличии отсутствия. Мы свой выбор сделали в семнадцатом году. Вернее, за нас с тобой его сделали. Всё, писец. Ты просто на людей вокруг себя посмотри.

— В данный момент я на тебя смотрю, — сказал Павел.

— А я не лучше других по большому счету.

— Когда всё случится, по-твоему?

— Если о сроках, то на наш век должно хватить.

Павел только головой покрутил.

— Предлагаешь не валить? Остаться?

— Это уж сам решай.

— У тебя есть мечта? — неожиданно трезвым голосом спросил он.

Я покатал по столу скомканную салфетку.

— Мечта? I have a dream, да. Я бы уехал без колебаний. Деньжат только срубить бы и — полный вперед. Балдеть и винцо охлажденное попивать, глядя на ласковые волны Средиземного моря.

— Ты прямо поэт, — сказал Павел то ли серьезно, то ли не очень.

Мы выпили еще, без тоста.

— Пора о бабах? — не без труда выговорил мой товарищ.

— Валяй.

— Некого.

— Ты же примерный семьянин, положительный герой, — возразил я.

— Не надо больше о грустном. Лучше про свои подвиги расскажи.

— Лучше покажу, — я вынул из чехла на ремне телефон и залез в раздел «Фото». — Глянь-ка.

— Ух! Красотка! — Павел с любопытством изучал снимки обнаженной девушки Ники, которые я сделал прошлой ночью.

— Интеллектом не блещет, конечно, — добавил я.

— Молодая еще, — снисходительно заметил семьянин.

— Молодая, да ранняя.

— Это же хорошо, ничему обучать не надо. Что с ней думаешь делать?

— Не решил пока.

— Почему?

— Еще один вариант есть.

— Ты террорист просто! — искренне поразился Паша, всплеснув руками. — Мне бы твою прыть.

Глава двенадцатая

Хватит уже потрясений

— У тебя сейчас вид страшно уставшего человека, — почти повторилась Марина.

Она попала в самую точку. Смесь виски и медовухи продолжала давить на мозг. Утренние восстановительные процедуры не слишком помогли, и где-то глубоко в голове раздавался тихий звон. Я заказал себе уже вторую большую кружку крепкого черного кофе, а пока натощак допивал первую.

Мы с ней сидели в том же заведении в Сокольниках, где состоялось наше первое свидание. Было утро четверга, и сигналов от Вячеслава Вячеславовича по-прежнему не поступало. На случай возможного собеседования в оборонной компании я надел пиджак, но галстук повязывать не стал. «Если что, табачищем будет нести. Интересно, генеральный у них курит?», — подумал я.

Марина положила свою руку на мою.

— Тоже устал бежать по кругу?

— Замерзла? — вопросом на вопрос ответил я.

— У меня руки всегда холодные. Такая особенность, — она придвинулась ближе.

— Но сердце-то горячее? Как у чекиста? Или что у него там должно быть горячим?

Она легонько щелкнула меня по носу.

— В следующий раз сильнее получишь.

— За чекиста?

— За меня.

— Ой, боюсь-боюсь, — я в притворном ужасе прикрылся пятерней.

— Специально вредничаешь, я знаю. Чтобы все думали, какой ты гадкий, — теперь она точно смотрела мне в глаза и не отводила взгляд.

— Да какая мне разница, что все думают?

Принесли второй кофе, и я убрал руку, чтобы подвинуть к себе кружку.

Марина взялась за телефон.

— Вот, забыла показать.

На фотографии она обнимала дочку, стоя рядом с малолитражкой песочно-желтого цвета. У обоих был абсолютно счастливый вид, и я почувствовал, что мои губы сами растягиваются в улыбке.

— Твое транспортное средство?

— Мое. Я с ним в автогонках участвую.

— Настоящих?

— Нет, игрушечных. Сейчас опять стукну! У нас трек за городом, вполне профессиональный. Там