Неизвестные лики войны. Между жизнью и смертью - Олег Казаринов

Командиры всех полков уже поскакали вперёд, и каждый занял свой боевой пост в двадцати пяти метрах от передовой линии. Ротмистры находились на своём посту, во главе своих эскадронов. И опять началось ожидание в мёртвой тишине. Ни звука, ни дыхания под жгучим солнцем. Только бились сердца. Ещё один последний приказ, и вся эта застывшая лава двинется, ринется ураганом.

На вершине холма показался верхом на коне раненый офицер; его поддерживали два солдата. Сначала его не узнали. Но вдруг раздался неясный ропот и прокатился яростный гул. Это был генерал Маргерит; пуля пробила ему обе щеки, он был обречён. Он не мог говорить, только протянул руку в сторону неприятеля.

Гул всё разрастался.

„Наш генерал!.. Отомстим за него! Отомстим!“

Командир 1-го полка взмахнул саблей и громовым голосом крикнул:

„В атаку!“

Заиграли трубы. Войска двинулись сначала рысью. Проспер ехал в первом ряду, почти на краю правого фланга. Главная опасность всегда угрожает центру: именно туда бессознательно бьёт неприятель. Достигнув вместе со всеми вершины Крестовой горы и начав спускаться по ту сторону к широкой равнине, Проспер отчётливо увидел в тысяче метрах прусские каре, на которые они должны броситься. Но он нёсся, точно во сне, лёгкий, парящий, словно усыплённый; в голове была необычная пустота, не осталось ни одной мысли. Казалось, движется стремительная машина. Все повторяли: „Стремя к стремени!“, чтобы как можно тесней сомкнуть ряды и придать им гранитную стойкость. По мере того как рысь ускорялась, переходила в бешеный галоп, африканские стрелки, по арабскому обычаю, стали испускать дикие крики, разъяряя ими коней. Скоро началась дьявольская скачка, адский напор, неистовый галоп; свирепый вой сопровождался треском пуль, словно шумом града, который барабанил по всем металлическим предметам: котелкам, флягам, медным пуговицам мундиров и насечкам сбруи. Вместе с градом проносился ураган ветра и грома, дрожала земля, и в духоте пахло палёной шерстью и звериным потом.

Промчавшись пятьсот метров в страшном водовороте, увлекавшем всё за собой, Проспер чуть не свалился с коня. Он схватил Зефира за гриву и опять уселся в седло. Центр был прорван, пробит пулями, подался; оба фланга кружились в вихре, отступали, чтобы опять ринуться вперёд. Это было неизбежное, заранее предусмотренное уничтожение первого эскадрона. Путь преграждали убитые кони; одни погибали сразу, другие бились в неистовой агонии; и, спешившись, всадники со всех ног бежали на поиски другого коня. Равнину уже усеяли трупы; много коней без седоков продолжали скакать сами, возвращались на свой боевой пост и опять бешено неслись в огонь, словно привлечённые запахом пороха. Атака возобновилась; второй эскадрон мчался всё бешеней, всадники припали к шее коней, держа саблю на колене, готовясь рубить. Они пролетели ещё двести метров под оглушительный рёв бури. Но снова под пулями центр был прорван; люди и кони падали, задерживали скачку непроходимой горой трупов. Второй эскадрон был также скошен, уничтожен, уступив место тем, кто скакал за ним.

В третий раз с героическим упорством они помчались в атаку, и Проспер очутился среди гусар и французских стрелков. Полки смешались; теперь это была сплошная чудовищная волна; она беспрестанно разбивалась, восстанавливалась и уносила всё, что попадалось на пути. Проспер больше ничего не сознавал, он предавался воле своего доброго коня, своего любимого Зефира. От раны в ухо конь, казалось, ошалел; теперь он скакал в центре; вокруг него кони вставали на дыбы, падали; всадников бросало оземь, словно порывом ветра; некоторые были убиты наповал, но ещё держались в седле и с помертвелым взором мчались в атаку. И на этот раз через двести метров показалось жнивьё, усеянное умирающими и убитыми. У одних голова вошла в землю, другие упали на спину и смотрели на солнце глазами, вылезшими из орбит. Дальше лежал большой вороной конь, офицерский конь, у него было распорото брюхо, он тщетно пытался встать — обе передние ноги запутались в кишках. Под нарастающим огнём фланги закружились ещё раз и отступили, чтобы снова неистово броситься вперёд.

Наконец только четвёртый эскадрон во время четвёртой атаки врезался в ряды пруссаков. Проспер взмахнул саблей и, как в тумане, принялся рубить по каскам, по тёмным мундирам. Лилась кровь; он заметил, что у Зефира губы в крови, и решил, что лошадь кусала врагов. Вокруг так орали, что он уже не слышал своего крика, от которого разрывалась его грудь.

За первой прусской линией находилась вторая, и третья, и четвёртая. Геройство было бесполезно; эти огромные скопища людей поднимались, словно густая трава: в них исчезали и кони и всадники. Сколько их ни косили, оставалось ещё много. Стреляли в упор; огонь свирепствовал с такой силой, что загорались мундиры. Всё потонуло, всё было поглощено; везде штыки, пробитые тела, рассечённые черепа. Полки потеряли здесь не меньше двух третей своего состава, — от этой отчаянной атаки осталось только славное воспоминание о безумии напрасного подвига.

Вдруг пуля угодила Зефиру прямо в грудь; он рухнул на землю и придавил правое бедро Проспера. От страшной боли Проспер потерял сознание.

Морис и Жан, следившие за героической скачкой эскадронов, гневно воскликнули:

„Чёрт возьми! Значит, храбрость ни к чему!“».

Храбрость, ловкость или навыки конного воина прошлого и в самом деле стали ни к чему. Личные опыт и осторожность, так часто помогавшие ранее выжить на поле боя, с развитием огнестрельного оружия свели на нет личные качества кавалериста.

Вскоре появились пулемёты и скорострельные магазинные винтовки, мощная манёвренная артиллерия и бронемашины, бесчисленные варианты полевых фортификационных сооружений и многослойных проволочных заграждений. Война становилась позиционной. Последовали страшные разгромы французских «красных» гусар под Мецем и русских кавалергардов на Западном фронте. За пехотой, засевшей в глубоких траншеях, отгородившейся колючей проволокой и вооружённой всевозможными «льюисами», «мадсенами», «шварцлозе» и «максимами», окончательно утвердился почётный титул «царицы полей».

В военной энциклопедии, вышедшей в канун Первой мировой войны, роль кавалерии ограничивалась содействием другим родам войск в достижении общей цели. «Прочими видами деятельности кавалерии являются: разведки, устройство завесы, набеги и другие предприятия малой войны».

Ход Великой войны полностью подтвердил справедливость подобного вывода. Фронтальные конные атаки обычно не достигали цели и лишь вели к огромным потерям.

«Рано утром 4 августа 1914 года через реку Збруч переправилась и двинулась в глубь нашей территории 5-я дивизия австро-венгерской кавалерии под командованием генерала Фройраха (4 гусарских гонведских полка). Эта дивизия входила в состав группы войск генерала Кевеша…

Бой начался около 2 часов дня. Сначала это была артиллерийская дуэль. Затем австрийцы, спешившись, повели наступление на Городок при поддержке артиллерии и пулемётов Русские встретили наступление метким ружейным и артиллерийским огнём. Канонада длилась более двух часов, но продвинуться вперёд противник не смог. Может быть, поэтому генерал Фройрах решился на массированную конную атаку».