Волгари - Николай Коняев

Это точно. Нечего было делать Лигариду в России. Мягко, не торопясь, втолковывал эту мысль Газскому митрополиту Симеон. Рассказал, что снова на пытку собираются привезти Арсена. Дескать, слышал он от ученика своего, поддьяка Приказа Тайных дел, будто «слово и дело» сказал Арсен...

Рассеянно выслушал его Лигарид и снова начал жаловаться на несправедливости. Даже досада взяла Симеона. Ну, как можно было подумать, будто этот ничтожный авантюрист умнее самого Лазаря Барановича! Обидно, что так ошибся Симеон в Лигариде. Одно делали они, но неумностью своею и непомерной жадностью — об этом уже не в Тайный приказ, а в Варшаву сообщил Симеон Полоцкий — только вредит Лигарид общему делу. Только мешает ему, Симеону...

— О каком жалованье ты хлопочешь, владыко... — сказал Симеон. — Слышал я от подьячих, что ты в Варшаву папскому нунцию писал. Подьячие говорили, что надобно тебя в Тайном приказе насчёт этого жалованья расспросить... Поразмысли, владыко. Арсена-то ведь тоже для разговора о тебе с Соловков вызывают...

Как завидовал, как негодовал Лигарид на Макария и Паисия, похитивших принадлежавшую ему добычу! Грешным делом, даже порадовался, когда зашумели на дорогах, по которым поехали с Москвы патриархи, казачьи шайки Степана Разина. Оно и неплохо бы, каб сподобились Макарий и Паисий мученических венцов, но нет, не тронули разбойники мошенников, пропустили... Слышно было, что снова посланцев патриархи прислали, просили ещё милостыни добавить. Значит, добрались со всем добром благополучно до палестин своих. Нехорошо, зло думал порою Лигарид о патриархах, но сейчас, услышав такие слова от ничтожного киевского монаха, которого он, Лигарид, и вывел в люди, как об ангелах небесных, подумал Газский митрополит о бессовестно обокравших его патриархах. Нет! Вот она неблагодарность-то где! Ничтожество! Что возомнил Симеон в скудоумии своём?! Едва достиг своего, свинья киевская, так и о благодетеле, который к корыту привёл, не помнит?!

Гневом и яростью распирало Газского митрополита, но ни одна жилочка не дрогнула на лице.

— Отче Симеоне! — задушевно и печально проговорил он. — Велик ты стал у государя человек.

А ещё выше поднимешься. Похлопочи за убогого своего богомольца, отче Симеоне...

Закраснелся от удовольствия Симеон Полоцкий. Подумал, что не такого, конечно, великого, как Лазарь Баранович, ума Лигарид, но не глуп, не глуп, однако. И образование некоторое тоже имеет... Может, всё-таки пристроить куда, чтобы под рукой был? Но прогнал эту мысль Полоцкий. Ни к чему... Слишком много худого про Лигарида известно, только вред от него будет.

— Похлопочу, владыко... — снисходительно пообещал он. — Будет тебе дана в дорогу награда.

И действительно, знатно наградили Лигарида перед отъездом. Триста рублей дали. И это за всю-то его службу, за все хлопоты! Лигарид даже глазам не поверил, когда милостыню принесли. Даже отъезд с расстройства отложил. Написал письмо государю. Посулил впредь верно служить. Попросил хотя бы патриаршие облачения добавить к милостыне. Однако ответа на послание не было, патриарших риз не дали Лигариду, почти силком погрузили его на телегу и повезли в Киев, стоявший на границе Российской державы. Дальше Лигариду велено было самому до митрополии своей добираться.

Только куда же ехать Лигариду? Кому он теперь нужен был? Через полтора года Лигарид из Киева снова пожаловался великому государю «на горестное жизни своей состояние».

Хотя Иерусалимский патриарх Досифей, писал он, и разрешил его по просьбе Алексея Михайловича, но требует подарка, а коли бы подарок был, так Лигарид и от Константинопольского патриарха добыл бы разрешение от проклятия. Но и этим мольбам не внял Алексей Михайлович. И позабыл тогда Лигарид о русском невежестве, начал предрекать в своих посланиях Алексею Михайловичу, что освободит тот греков от турок и овладеет Константинополем, захлопотал о присоединении Валахии к России.

Но в Москве хорошо помнили, во что царской казне обошлись устроенные Лигаридом уроки вселенских учителей, и дипломатические инициативы Лигарида поспешили пресечь самым решительным образом. Немедленно увезли его в Москву, где и держали под строгим домашним арестом. Только через несколько лет снят был арест. Попытался было предложить Лигарид свои услуги в составлении писем римским кардиналам, но ему велели уезжать. На этот раз на дорогу ему было дано всего пятьдесят рублей. И снова только до Киева и добрался митрополит-авантюрист.

В Киеве и умер в нищете этот человек, приезд которого в Россию святитель Филарет Московский назвал несчастьем Русской Церкви. Умер, собрав за свою бурную жизнь, наверное, самую большую коллекцию анафем. Его проклинали патриархи Парфений Второй, Мефодий, Паисий, Нектарий. Проклинали в Константинополе и Иерусалиме. Кажется, только русские патриархи и позабыли проклясть Лигарида. Недосуг им было. Другие заботы одолевали...

И в 1669 году конец света тоже не наступил. А ждать-то его ждали. Крестьяне целыми деревнями снимались с мест и уходили в пустыни... Алексей Михайлович тоже ждал... Всё к тому шло. Какая-то непонятная болезнь поразила в этом году семейство государя. Рыхлело всё тело, грузно наливалось и расползалось под собственной тяжестью, так что уже и не чаял поправиться.

Смерть пришла в царскую семью в феврале 1669 года с рождением тринадцатого ребёнка. Вначале новорождённая Евдокия умерла, а следом и Мария Ильинична скончалась.

18 июня преставился царевич Семён. Потом — шестнадцатилетний Алексей, наследник престола.

Частенько смерть к великому государю наведываться стала. Видел Алексей Михайлович, что и оставшиеся сыновья Фёдор и Иван не крепки здоровьем.

В семье страшно было. В державе — ещё страшнее.

На юге бушевали воровские казаки Стеньки Разина. Уже не суда на Волге грабили, а большие города захватывали, как ляхи или басурманы!

В Астрахани — страх какой! — бояр и служилых людей предавали лютой казни. Одних с раската сбрасывали, других вверх ногами вешали, третьих на крюке, поддетом под ребро, умерщвляли. В Петров пост принуждали горожан мясо и молоко есть...

Встал на юге сатанинской силою Стенька Разин. Поднимались по Волге на стругах, город за городом брали. А на севере — тоже беда. Соловецкий монастырь восстал.

«Милосердный государь! — соловецкие монахи писали. — Помилуй нас, нищих своих богомольцев... Не вели преподобных Зосимы, Савватия, Германа и Филиппа предания нарушить и вели государь нам в том же предании быть, чтоб нам врознь не разбрестись и твоему богомолию, украйному и порубежному месту от безлюдства не запустеть».

Плакал государь, челобитие это читая. Всем сердцем, всей душою своей доброю милостивым хотел к богомольцам быть, да куда там... Антиохийский патриарх Макарий строгую грамоту с дороги прислал. Писал, что в России, как он заметил, много раскольников и противников не только между невеждами, но и среди священников.

«Вели их смирять и крепким наказанием наказывать!» — внушал патриарх.