Благородный топор. Петербургская мистерия - Р. Н. Моррис

— А кого?

— Вас.

Осип Максимович посмотрел так, будто не понял, шутит собеседник или всерьез. Поняв, что всерьез, он разразился вдруг хохотом — громким, заливистым, — который, впрочем, оборвался так же внезапно, как и начался.

— Ему, прикрывать меня? Это еще зачем?

— Чтобы вас не арестовали. Чтоб вы оставались на свободе — а он мог сам выследить вас и свести с вами счеты. Виргинский был на квартире у'Лили, застав ее уже при смерти. Держал в руках ее окровавленную голову, чтобы как-то облегчить мучения. Лиля успела назвать ему убийцу. Так что, судя по всему, Виргинский с собой не покончил. Под лошадь попал не он, а кто-то другой.

— Может, Ратазяев? — все еще с усмешкой спросил Осип Максимович.

— Вряд ли, — серьезным тоном ответил следователь. — Вообще, мало ли по Петербургу нищенствующих студентов. Виргинский просто желает ввести нас в заблуждение, что его больше нет.

— И… что же вы думаете делать? — Впервые за все время в глазах у Осипа Максимовича мелькнула тревога.

— А что я могу сделать? — Порфирий Петрович пожал плечами. — Ничего не могу, даже при желании. Это все так, спекуляции. Доказать толком ничего нельзя. Вот если он вас действительно убьет, тогда другое дело. Ну ладно, я пойду.

И он поднялся с кресла.

Осипа Максимовича, судя по всему, охватил нешуточный испуг.

— Так вы что, оставляете меня… на гибель? — воскликнул он в сердитом недоумении.

И тут, к удивлению обоих, медленно открылась дверь в смежную комнату. В дверях стоял Вадим Васильевич — все так же с поджатыми губами, только с лицом бледнее обычного. Взгляд его, непривычно возбужденный, уставлен был на Осипа Максимовича. Перед собой он держал ту шкатулку, что вынес от Лямхи.

— Как? Вы разве здесь? — оторопел от неожиданности Осип Максимович.

— Ханжа! — входя в кабинет, выдохнул свистящим шепотом секретарь.

— Вадим Васильевич, прошу вас, тише.

— Вы думали, это вас спасет?

Натуральный голос Вадима Васильевича оказался на поверку вовсе не баритоном; словно надфиль по дереву, тонкий, скрипучий.

— Вы о чем? — с заискивающей улыбкой переспросил Осип Максимович, вместе с тем с опаской глянув на следователя.

— О чем? Лгать не надо, вот о чем! Поздно, я все слышал!

— Ничего вы не слышали. А теперь прошу вас, дайте сюда шкатулку. Она не ваша. Спасибо, кстати, что принесли. Давайте сюда.

— А я-то в вас верил! А вы меня предали. И выдали себя!

— Напротив, я был искренен перед собой!

Откинув крышку, Вадим Васильевич выхватил из шкатулки сложенный лист бумаги, а саму шкатулку бросил, как что-то ненужное, — она так и ударилась об пол с открытой крышкой.

— Неужто вы в самом деле считали, что это вас спасет? — взмахнул секретарь сложенным листом.

— Еще раз говорю, дайте сюда!

— Значит, в самом деле верите, да? — Вадим Васильевич желчно рассмеялся. — Только Бог — он всего лишь судия, а палачом-то у него дьявол! Эх, вы, а еще умный человек!

— Ну и ладно. Значит, с дьяволом объясняться и будем.

Осип Максимович, встав, осмотрительно приблизился к секретарю — долговязому, выше начальника больше чем на голову. Бумагу Вадим Васильевич держал в поднятой руке — ни дать ни взять журавль. Осип Максимович, как-то недостойно для своей солидности скакнув, так и не допрыгнул до документа.

— А вот я теперь… — злорадно пропел секретарь, — уж я теперь знаю, что мне делать.

Повернувшись спиной, он вдруг бросился в смежную комнату, хлопнув за собой дверью, которую не то запер, не то загородил. Во всяком случае, повернуть ручку Осипу Максимовичу не удалось.

Вскоре, однако, дверь распахнулась, и на пороге снова возник секретарь. Над головой он держал все тот же лист, только теперь его весело лизали оранжевые язычки огня.

— Вы чудовище!!! — крикнул Осип Максимович, бросаясь спасать горящий документ.

— Что, вообще, происходит? — подал наконец голос Порфирий Петрович, до этого безучастно наблюдавший за происходящим.

— Во-от она, его душа, — с упоением пропел Вадим Васильевич. — По крайней мере, как он про нее думает. Мол, сдал ее, и концы в воду. Он ее, видите ли, вверил на хранение третьему лицу — тому кощею-жиду, процентщику Лямхе. Дескать, поскольку она сейчас не при нем, то и злодеяния ее не пятнают.

Резко всосав воздух от боли — огонь достиг пальцев, — он выронил догорающий лист. Однако тут же бдительно шагнул вперед, не давая подступиться к листу Осипу Максимовичу.

— Моя душа чиста, без единого пятнышка! — беспомощно восклицал Осип Максимович, взывая к своему коллеге. — Вы видели контракт Виргинского с Горянщиковым. Мы о нем рассуждали. Вы сами соглашались — логика в нем безупречна. Если душа не находится у человека в непосредственном владении, ничто иное на нее не воздействует. Вы же сами это подтвердили! В конце концов, подписали!

— Да что я, — сник вдруг секретарь, даже став чуть ниже ростом. — Я так, забавлялся. Шутка, она и есть шутка. Нельзя ж воспринимать подобное всерьез. — Он устало рассмеялся. — О чем мы только не болтаем — обо всем! Сплошное словоблудие, весь день. И целые книги того же словоблудия публикуем — правда, хоть чужого.

— Нет, вы посмотрите на него, — с возмущенным видом обернулся Осип Максимович к следователю. — Взял и сжег официальный документ. Варварство какое! Нельзя ли этого вандала под арест?

Порфирий Петрович подошел к двери.

— Поручик Салытов! — громко позвал он. Поручик тут как тут. — Арестуйте этого человека. — И следователь кивком указал на Осипа Максимовича.

— Как! — опешил тот, впрочем тут же опомнившись. — Мы так не договаривались! Вы собирались оставить меня Виргинскому, чтобы счеты со мной свел он, а не вы. Мы договорились, я принял ваши условия. Я пошел на это. Думал, вы благородный человек. А вы — обманывать? Как это низко, бездушно!

— На вашу душу мне наплевать, — ответил Порфирий Петрович. — В отличие от души Виргинского.

В двери кабинета постучали. Порфирий Петрович, затушив недокуренную папиросу, поднялся с кресла. Медленно, словно стесняясь, приоткрылась дверная створка.

— Павел Павлович? Вот это да! — приветствовал следователь входящего с теплой ноткой удивления, которого, собственно, и не испытывал.

— Здравствуйте, Порфирий Петрович, — сказал Виргинский, смущенно отводя взгляд.

— Ох и напугали же вы нас. — Следователь поморщился, словно отгоняя неприятные воспоминания. — Я ведь и впрямь было подумал, что это вы, покуда башмаки не разглядел.

— А, вы про это. — Студент наконец решился взглянуть следователю в лицо. — Прошу прощения. Та записка… глупость несусветная. Хотя на тот момент я, действительно, вполне намеревался… А потом волею случая оказался на Казанском мосту — видимо, вскоре после вас. Он и вправду очень походил на меня. Я прямо как на себя посмотрел. И подумал: «Вот бы и мне так надо. Вот он, выход». Но не решился, смалодушничал. Может, и зря. Рано или поздно… Миг — и все.