Башня Нерона - Рик Риордан

– Спасибо, – поблагодарил я.

Сестра кивнула:

– Остальные ждут в тронном зале. Ты готов?

Я вздрогнул, хотя физически не мог чувствовать холод.

Остальные.

Я вспомнил сон о тронном зале, когда остальные олимпийцы делали ставки на мой успех и поражение. Интересно, много ли они проиграли.

И что мне им сказать? Я больше не чувствовал себя одним из них. Я и не был одним из них.

– Через минутку, – ответил я. – Ты не возражаешь?..

Артемида вроде бы меня поняла:

– Я дам тебе время успокоиться. Скажу им, что ты скоро будешь. – Она быстро поцеловала меня в щеку. – Я очень рада, что ты вернулся. Надеюсь, что не пожалею об этих словах.

– Я тоже, – согласился я.

Она замерцала и растворилась в воздухе.

Я снял лавровый венок. Мне было неловко носить такой победный символ. Я провел пальцем по золоченым листьям, думая о Дафне, с которой ужасно обошелся. Прокляла меня Афродита или нет – все равно я виноват, что невинная наяда превратилась в лавр, только чтобы сбежать от меня.

Я вышел на балкон. Положил венок на перила и коснулся гиацинтов, растущих вдоль решетки – еще одно напоминание о трагической любви. Мой бедный Гиацинт. Я правда создал эти цветы, чтобы увековечить память о нем, или просто хотел упиться собственными горем и виной? Многое из того, что я совершил за века, теперь вызывало вопросы. Как ни странно, эта тревожность меня даже успокоила.

Я посмотрел на свои гладкие загорелые руки – и вновь пожалел, что на них не осталось ни одного шрама. Лестер Пападопулос заслужил свои раны, синяки, сломанные ребра, стертые ноги, акне… Ну, акне все же нет. Никто такого не заслуживает. Но остальное казалось более значимыми символами победы, чем лавры, и лучшими знаками в память о потерях, чем гиацинты.

Мне не очень-то хотелось быть здесь, на Олимпе: мой дом теперь не был моим домом.

Я хотел снова увидеть Мэг. Сидеть у костра в Лагере полукровок, распевать дурацкие песни или шутить с римскими полубогами в столовой Лагеря Юпитера, пока у нас над головами пролетают блюда с едой, а духи в светящихся пурпурных тогах потчуют нас рассказами о своих былых подвигах.

Только я не принадлежал к миру полубогов. Мне повезло на некоторое время стать его частью, и нужно об этом помнить.

Однако это не значило, что я не могу заглянуть к ним с визитом. Но сначала я должен показаться своей семье, какой бы она ни была. Боги ждали.

Я повернулся и вышел из комнаты, стараясь вспомнить походку бога Аполлона.

Да! Ура! Класс!

Аполлон с нами!

Не нужно оваций

Какой большой! Зачем?

Раньше я никогда об этом не задумывался, но после полугодового отсутствия Олимпийский тронный зал показался мне ужасно огромным. Внутри мог бы поместиться авианосец. Под гигантским изогнутым потолком, украшенным созвездиями, могли бы спрятаться все самые большие купола, когда-либо созданные человечеством. Ревущий очаг в центре был таких размеров, что на нем запросто можно поджарить на вертеле грузовик. И конечно, сами троны были величиной с осадную башню: ведь предназначались они для существ ростом двадцать футов.

Когда я замер на пороге, потрясенный массивностью всего этого, то понял, что нашел ответ на свой вопрос. Суть была в том, чтобы заставить случайного гостя чувствовать себя маленьким.

Мы не часто позволяли менее значительным существам посещать нас, но, когда это происходило, нам нравилось смотреть, как от изумления у них раскрывались рты и как они задирали головы, силясь получше нас рассмотреть.

Если мы сходили с тронов и уменьшались до человеческих размеров, чтобы отвести гостей в сторонку и поговорить наедине или похлопать их по плечу – казалось, мы оказываем им особую честь, спускаясь на их уровень.

Троны вполне можно было бы сделать человеческих размеров – но тогда мы были бы слишком похожи на людей (а мы не любим, когда нам напоминают об этом сходстве). Или высотой сорок футов: но это было бы совсем неудобно: пришлось бы кричать, чтобы нас было слышно. А чтобы разглядеть посетителей, пришлось бы пользоваться увеличительным стеклом.

Мы могли бы даже сделать шестидюймовые троны. Лично я бы с удовольствием на такое поглядел. Герой-полубог, измученный каким-нибудь жутким квестом, добирается до нас и преклоняет колено перед тронами миниатюрных богов, а Зевс голосом Микки-Мауса говорит: «Добро пожаловать на Олимп!»

При этой мысли до меня дошло, что разговоры богов прекратились. Они все повернулись и смотрели на меня, стоящего в дверях. Сегодня здесь собралась вся честная компания, что случалось лишь в особых случаях: в день солнцестояния, во время Сатурналий и чемпионата мира.

На миг меня охватила паника. Может, я уже и забыл, как стать ростом двадцать футов? Они наколдуют мне подушку на сиденье?

Мы с Артемидой встретились глазами. Она кивнула: то ли подбадривала, то ли предупреждала, что, если я не потороплюсь и не воспользуюсь собственной магией, она превратит меня в двадцатифутового верблюда в вечернем платье.

Это придало мне уверенности. Я вошел в комнату. К моему большому облегчению, с каждым шагом мой рост увеличивался. Достигнув нужного размера, я занял свой старый трон: напротив, так, что нас разделял очаг, сидела моя сестра, справа от меня – Арес, а слева – Гефест.

Я по очереди переглянулся с каждым из богов.

Слышали про синдром самозванца? Все мое существо кричало: «Я мошенник! Мне здесь не место!» Несмотря на четыре тысячи лет божественной жизни, полгода в облике смертного убедили меня, что я не настоящий бог. И конечно, скоро одиннадцать олимпийцев поймут эту неутешительную истину. Зевс закричит: «Что ты сделал с настоящим Аполлоном?!» Гефест нажмет на кнопку на своем оснащенном гаджетами кресле. В сиденье моего трона откроется люк, и меня попросту сольют обратно на Манхэттен.

Вместо этого Зевс просто смерил меня внимательным взглядом суровых глаз под черными кустистыми бровями. Сегодня он оделся в традиционный легкий хитон белого цвета: не самый удачный выбор, учитывая, что он любит сидеть, широко расставив ноги.

– Ты вернулся, – заметил он, верховный владыка очевидных высказываний.

– Да, отец. – Уж не знаю, прозвучало ли слово «отец» так же неприятно, как мне показалось. Я пытался сдерживать себя, чтобы не начать изливать на собравшихся свою желчь. Выдавив улыбку, я обвел глазами остальных богов. – Так чья же ставка сыграла?

Сидящему рядом Гефесту хотя бы хватило такта неловко заерзать, хотя, конечно, неловкости он никогда не испытывал. Афина бросила уничтожающий взгляд на Гермеса, будто говоря: «Я предупреждала, что это плохая идея».