Империя в войне. Свидетельства очевидцев - Роман Сергеевич Меркулов

возможности для того, чтобы в условиях продолжающейся войны начинать облавы на еврейских подданных царя, не по своей воле пересекших «черту оседлости».

Циркуляр Протопопова всего лишь признавал сложившееся положение дел, позволяя евреям проживать в Москве и городах, не попавших в прифронтовую полосу. До действительного упразднения ограничений было еще далеко – евреи не могли жить в Петрограде, а их перспективы после окончания войны оставались весьма туманными. «Прогрессивный блок» настаивал на равноправии всех жителей Российской империи, но не находил в этом особой поддержки даже среди своих избирателей. Евреям приписывалось и германофильство, и участие в спекуляции, и враждебное отношение к России.

Тем более, что для царя и его министра внутренних дел речь вообще шла о простой военной предосторожности – удаленные от фронта евреи уже не могли бы каким-либо образом помочь кайзеру и Гинденбургу. Кроме того, Николай II рассчитывал и на то, что «уступка» в щекотливом еврейском вопросе позволит несколько нормализовать отношения с депутатами Думы, а в особенности с ее кадетской фракцией, считавшейся в России наиболее «юдофильской» политической силой. Однако надежды монарха не оправдались – «Прогрессивный блок» не отреагировал на правительственный жест. Равнодушно было встречено это известие и в обществе. Зато крайне правые были возмущены, вновь и вновь поднимая вопрос о «еврейском засилье».

29 ноября. «Продразверстка»

Отчаянное положение с обеспечением продовольствием в крупных городах и в действующей армии заставляло царское правительство идти на жесткие меры. Продовольственная разверстка, фактически – реквизиция (то есть принудительная покупка по «твердым ценам») у крестьян зерна должна была разрешить продовольственный кризис. Каждая губерния империи была обязана поставить определенное количество хлеба – требования Петрограда на этот счет были вполне ясны, не понятным оставался лишь механизм их реализации. Добровольно соглашаться на оплату по «таксе» никто не собирался, а возможности заставить силой у царского правительства не было. На рынках и торговых базах империи то и дело вспыхивали скандалы, начинающиеся обычно с требования покупателей продавать молоко или мясо в соответствии с административно регулируемыми ценами. Позднее советская власть разрубила этот гордиевый узел при помощи карательных «продотрядов», но в 1916 году об их создании речи еще не шло.

В результате инициатива Министерства земледелия повисла в воздухе. К февралю 1917 года не удалось собрать и трети от намеченного, рационы на фронте были уменьшены, а в тылу «хлебные карточки» горожан превратились в бумажки.

2 декабря. Еще одна Васильчикова

Софья Николаевна Васильчикова – княгиня, жена члена Государственного совета и бывшего министра земледелия князя Б. А. Васильчикова. После своего возвращения из Германии, куда она ездила в составе миссии Международного Красного Креста, инспектировавшего лагеря русских военнопленных, княгиня Васильчикова решилась обратиться к императрице Александре Федоровне с личным посланием. Написанное от руки, на листке блокнота, оно было направлено главным образом против Распутина и стоявших за ним «темных сил». Княгиня требовала «удалить старца» из столицы.

Монаршая чета почувствовала себя оскорбленной. Васильчикову демонстративно выслали – вместо Распутина. Высшее общество сочувствовало «жертве», вынужденной выехать из Петрограда в свое новгородское имение.

17 декабря. «Старец»

Григорий Распутин – сибирский крестьянин, «юродивый» и «святой», ставший для царской семьи «Другом». Именно так, в письмах к венценосному супругу, называла его императрица Александра Федоровна. Окруженный экзальтированными поклонницами из высшего общества и дельцами сомнительной репутации, он приобрел большое влияние при дворе благодаря тому, что сегодня назвали бы паранормальными способностями. «Старец» мог «заговаривать кровь», то есть облегчать страдания наследника Алексея, страдавшего гемофилией – заболевания, делающего любую царапину или гематому опасной для жизни царевича.

Для Николая II, всю жизнь страдавшего от насмешек «интеллигенции», «Григорий» был тем самым представителем многомиллионного крестьянского сословия, которое-де искренне воспринимало царя в качестве «хозяина земли русской». Это было иллюзией, но мистически настроенная царская семья верила в дар предвидения Распутина, не говоря уже о его «врачевательных» способностях. Для императора и императрицы дружба со старцем была не первым опытом такого рода, но именно Распутин приобрел широкую и крайне неоднозначную славу в российском обществе.

Разговоры о «мужике», да еще и «хлысте» (одна из сект в православии) начались в прессе за несколько лет до войны. Оппозиция использовала «распутиновщину» в качестве характерного примера разложения и распада на самом верху. Неудачный ход боевых действий довершил картину, добавив в легенду о неграмотном фаворите элемент шпиономании – утверждалось, что «старец» служил для германской разведки ценнейшим источником сведений, получаемых им из первых рук. Не важно, насколько неправдоподобными выглядели эти обвинения – важно то, что им верили.

Становившаяся все более скандальной ситуация представлялась так, будто бы слабохарактерный царь попал под влияние императрицы, которой, в свою очередь, через Распутина внушаются мысли, нашептываемые «старцу» стоявшими за ним интриганами. По мнению многих, именно «распутинская клика» должна была нести ответственность и за «министерскую чехарду», и за поражения на фронте, и за тот ненормальный характер, который приняли отношения монархии и общества.

Был ли Распутин и в самом деле виновен во всех этих злоключениях Российской империи? Лично – нет, поскольку никаких «опасных» политических взглядов не имел, не считая достаточно здравого желания мира: будучи крестьянином, он, в отличие от «либеральных стратегов» из Думы, куда лучше представлял себе цену войны и последствия ее, в том числе для деревни.

Что он был способным манипулятором, умело принимавшим образ немного юродивого «человека из народа» – очевидно, так же, как и то, что его «гипнотический взгляд» в основном оказывал воздействие на склонных к истерии лиц. Александра Федоровна и в самом деле «советовалась» с «Другом» по поводу кадровых назначений, подталкивая царя к отставке того или иного министра, но в этих перестановках не было никакой «системы», не считая того, что «дружбу» и протекцию Распутина можно было приобрести за деньги, чем многие и пользовались.

Таким образом, «распутиновщина» была лишь симптомом, а не самой болезнью. Однако в условиях тяжелейшей войны легенда о Распутине приобрела характер общенациональной паранойи. По всей России ходили анекдоты о «царе-рогоносце», наркомане или, как минимум, – слабаке, которым помыкает жена. В высшем обществе обсуждали скандальный характер «интимной дружбы» Александры Федоровны и ее дочерей со «старцем Григорием». Вокруг Распутина плелись бесконечные интриги. Дошло до того, что министр внутренних дел А. Н. Хвостов (авантюрист с криминальными наклонностями и креатура самой императрицы) попытался организовать убийство «старца». Авторитет самодержца фактически был уничтожен.

В такой атмосфере совершенно неудивительным было то, что группа из крайне правых монархистов и членов правящего дома замыслила убийство «мужика» – кровавое решение проблемы в духе столичных переворотов прошлого. Возглавляемые В. М. Пуришкевичем и князем