Волшебная самоволка. Книга 2. Барабан на шею! - Сергей Панарин

– Спокойной ночи.

И ушел, подмигнув огромному драконьему оку, подглядывавшему за этой сценой в окно.

Потом Лавочкин лежал в мягкой постели, млея от удовольствия. В ночи полыхало драконье пиротехническое шоу, но читать новости парню не хотелось. Он посмотрел на стену, где не было окон. Взор задержался на волшебной картине с движущимся изображением: вороная лошадь бежала на фоне длинного серого дома с большими окнами. Изумительный галоп приковывал взгляд. Фактически кобыла оставалась на месте, то опускаясь, то поднимаясь и перебирая ногами, а окна двигались ей навстречу. Правда, иногда лошадь вдруг замирала на самом излете, окна останавливали бег. Но через несколько секунд все снова оживало.

Коля даже вылез из-под одеяла и приблизился к полотну, держа в руке свой волшебный фонарь. Залюбовался.

– Нравится? – вкрадчиво спросил бархатистый голос.

– В целом, да, – ответил Лавочкин. – А вы кто?

– Я дух картины. Демиург, заставляющий нарисованное двигаться. Меня зовут Бильдгейст[34].

– Билл Гейтс?!

– Не имею чести знать такого. Не отвлекайся. Тебе нравится картина?

– Да, я уже ответил.

– А хочешь, я ее изменю?

– Ну, вообще-то… – Коля собирался вернуться в постель.

– Не стесняйся! – великодушно протянул голос. – Але оп!

Теперь вместо лошади бежал бегемот. Изящества явно поубавилось.

– Хм, с кобылой было лучше, – сказал солдат.

– А чего бы ты хотел? Слона, журавля, бурундука?..

– Не знаю. Какого-нибудь неведомого зверя.

– Ха! А что значит «неведомый зверь»? Я так понимаю, есть этот зверь или его нет, никому не ведомо. Ну, и кого мне рисовать?

– Я не просил никого рисовать.

– А кто просил?

– Да вы сами начали…

– Нет-нет-нет. Ты заинтересовался, засмотрелся, сказал, тебе нравится, и захотел посмотреть, на что я еще способен. А потом совершенно неожиданно принялся издеваться, отпуская шуточки про неведомого зверя.

– Вы не так поняли…

– Ах, это я дурак?

– Ну не я же!

Картина мгновенно почернела. Будто телевизор выключили.

– Вот тебе и черный квадрат, – вздохнул Лавочкин и подошел к окну.

В небе царили всполохи драконьих факелов и почти полная луна.

– О, завтра полнолуние, – отметил парень.

Ему вдруг прострелило поясницу.

– Елки-ковырялки, так и простыть недолго!

Он вернулся в постель, шлепая по полу босыми ногами.

В теле растеклась ломота наподобие той, что бывала у Коли перед простудой. Точнее, так простуда давала о себе знать. «Неужели завтра будут жар, сопли и кашель? – в отчаянье подумал солдат. – Убийственно не вовремя!»

Ломота потихоньку утихла. Лавочкин провалился в колодец сна, откуда вынырнул живым и здоровым.

Распрощавшись с драконом-меломаном, парень пошел дальше (к сожалению, ночью, под шумок, коня все-таки кто-то сожрал, высосав из коридора башни, как моллюска из раковины).

– А что, Колян? – рассуждал рядовой, шагая по травяному берегу. – Река приведет тебя к водопаду, а там Палваныч, Страхолюдлих с гномами и, черт бы его побрал, Барабан… А поболтало тебя на славу. Может быть, не слишком резвое начало, зато к концу и без знамени кое-что начало получаться. Вот девчонку пристроил опять же… Все у тебя получится!

Палваныч отступал к кустам, стараясь не смотреть в глаза дракончика.

– Аршкопф, – позвал прапорщик.

Черт возник чуть в стороне.

– Сделай что-нибудь с этой наглой тушей, – попросил Дубовых.

– Не могу, товарищ прапорщик. – Бесенок вздохнул. – Это же дракон, священное магическое животное. Мои ухватки на него не действуют. Более того, он меня не видит и не слышит…

– С кем это ты говолишь? – Дракончик озадаченно захлопал веками.

– Я бешеный, – нашелся Палваныч. – Кто меня ест, сам с ума сходит.

– Длаконы от писси не залажаются.

– Гы, «от писси не залажаются»… – пошло передразнил прапорщик.

– Обизусь, – нахмурился трехголовый детеныш, поднося рыло к самому носу Дубовых.

– На обиженных воду возят.

– Не дразните его, – посоветовал черт. – Их обижать нельзя.

– Вот еще!

Прапорщик положил ладонь на лоб дракончика и оттолкнул его голову.

– Ах, ты толкаисся?! – завопил детеныш, плюхнувшись на задницу.

Землю тряхнуло.

Палваныч попятился еще на три шага.

– А-а-а! – коротко крикнул зеленый малыш.

И тут же где-то в лесу раздался рык: плач детеныша был услышан.

Над деревьями пронесся массивный дракон.

– Что я говорил? – шепотом сказал Аршкопф. – Обиженный ящеренок – это гарантированное несчастье! Сейчас тут будет фестиваль разъяренных монстров.

– Раньше надо было предупреждать! – просипел прапорщик.

– А-а-а! – Дракончик крикнул тише, прислушиваясь к бормотанию странного «силавека».

Над кронами дубов прошуршали еще две исполинские туши.

– Эй, малец! – проговорил Палваныч. – Не хнычь! Хочешь, я тебе песенку спою?

– Только не это! – заорал дракончик. – А-а-а! А а а! Сюда-а-а!

– Только не это! – сказал черт.

– А че? – Дубовых развел руками.

– Бегите, товарищ прапорщик! – Аршкопф схватил командира за рукав и потянул в кусты.

Палваныч засеменил в чащу.

– Зачем? – коротко спросил он бесенка.

– Страшный секрет! Драконы не переносят человеческого пения, – объяснил черт на бегу. – Особенность у них такая. Зато пение девственниц их просто зачаровывает, потому драконы их и похищают. Правда, за год репертуар и тембр даже самой голосистой девушки изрядно надоедают. Ее съедают и летят за новой. Теперь, правда, не едят. Цивилизация, блин.

– А я тут при чем?

– Вы же сами пригрозили пением! Теперь – кранты!

– Да… Никогда не думал, что пожалею, мол, зря я не девственница, – пропыхтел Дубовых.

Он продирался сквозь колючие заросли. Запинался о корни, оступался, когда ноги попадали в ямки, но не сбавлял темпа. Иметь дело с кучей разозленных летающих огнедышащих шестиэтажек не хотелось.