Почтенное общество - Доминик Манотти

Эта молчаливая дуэль длится не более нескольких секунд, пока герой сегодняшнего вечера, стоящий около серого служебного седана, не окликает чернокожего верзилу:

— Слушай, Жан, ну что ты прохлаждаешься? Давай, делаем ноги! Топи-топи!

Парис слышит эти слова и напрягается: его взгляд останавливается то на одном, то на другом полицейском из службы социальной информации.

И тут же Жан понимает, что прокололся.

Парис делает шаг вперед, но Перейра удерживает его рукой. Парис оборачивается, желая высвободиться, но его заместитель качает головой и не отпускает Париса.

— Оставь, полиция — это дело семейное, — слышит Парис.

Дебаты продолжаются уже больше часа, но никаких откровений. Каждый говорит о том, что лучше знает. Шнейдер — о своих досье, Герен — о себе самом, журналисты выспрашивают кандидатов о завтрашнем дне французской экономики, который не будет блистательным из-за глобализации в этой сфере. На что поставят один и другой?

И вот в назначенный час звучит ожидаемый вопрос.

Будущее французской промышленности или мое собственное? Если даже Дюмениль в это не верит, то кто поверит? У Шнейдера перед глазами записи о необходимой перестройке государственных ядерных программ и связях его противника с компанией Пико-Робер. Как ни в чем не бывало, он кладет эту карточку в самый низ находящейся у него в руках пачки и начинает разглагольствовать о малом и среднем предпринимательстве, богатстве и будущем страны.

Пора заканчивать словесную дуэль двух кандидатов. Один из журналистов заходит на финальный вираж. Кук уменьшает звук.

Нил встает, потягивается:

— Полная хрень! — И принимается за гору сэндвичей, заказанных его другом, чтобы продержаться вечер.

Они сидят в самом центре Латинского квартала, в небольшой благоустроенной квартирке холостяка-эпикурейца, куда сбежали, чтобы спокойно посмотреть дебаты.

— Герен прекрасно справился со своей ролью супергероя. «Я, Мне». Снимаю шляпу. Это должны съесть. А Шнейдер со своими досье, которые он излагает в совершенно технократической манере «надо — не надо», никому не интересен.

— И ни слова о ядерных программах.

— Возможно, он не в курсе.

— Ты уверен, что у него никого нет в комиссариате?

Кандидаты встают. Спускаются с подиума, камера провожает их за кулисы.

— Должен признаться, я несколько разочарован, что не видел даже следа дружка твоей дочери и его «Гедеона». Было бы хоть чуть-чуть поживее.

— Этого следовало ожидать, пустышка!

Неожиданно экран оживляется, красная полоса появляется справа вверху. Срочная новость.

Кук прибавляет звук.

Журналист с суровым видом зачитывает телеграмму, стоя на темном фоне:

— «Этим вечером, во время большой последней предвыборной дискуссии, за которой вы только что следили, по неизвестным пока причинам наш канал стал мишенью попытки саботажа, целью которого было прервать дебаты. Саботажником, как нам только что подтвердили, является Эрван Скоарнек, активист немногочисленной радикальной группировки, известной своими насильственными действиями. Он уже разыскивался полицией в рамках расследования убийства майора Бенуа Субиза. В ходе жестокого столкновения со службами безопасности Скоарнек был убит. Во время этого инцидента, отважно пытаясь вмешаться в него, погиб также инженер нашего канала Пьер Марсан. Все работники „Франс телевизьон“ соболезнуют семье и друзьям покойного в дни этого тяжелого испытания».

Смертельно бледный Нил замирает, потом, матерясь вполголоса по-английски, наталкиваясь на мебель, бросается за мобильным телефоном, который оставил в прихожей.

В Каоре, в гостиной свекрови Нила, продолжает работать телевизор. Сидящая на диване Сефрон прижалась к бабушке, та обнимает ее. Лица ее за волосами не видно, она не произносит ни слова.

Стоя возле дивана, Пьер Сальтон, прижав телефон к уху, то и дело повторяет:

— Не волнуйся, Нил, мы с ней… Нет, сейчас не дам… Нет, я никуда не уйду… С рестораном разберусь завтра. Договорились, встречу на вокзале.

Улица пустынна, еще рано. Появилась только одна пара — Массоны, они живут через три дома от Париса. И всегда все делают спозаранку. Искусство поторопиться, чтобы не нужно было ждать, опережать время, чтобы его оказалось больше, и только потом ждать.

В доме у Париса на кухне горит свет. В окне видно, как Кристель ходит по кухне. Она тоже, судя по всему, поднялась ни свет ни заря. Ей известно, что он сегодня придет, — он сказал ей об этом вчера по телефону Она была удивлена, но настроена более доброжелательно, чем можно было ожидать. На другом конце провода Парис почувствовал облегчение в ее голосе. Он представляет, как она напряженно ждет его, занимает голову и руки приготовлением завтрака. Для себя и для него. У них будет час или два, девочки никогда не спускаются в выходные раньше одиннадцати.

Час или два, если Парис поторопится. Но он сидит в своей машине, небольшой чемоданчик с вещами брошен на пассажирское сиденье, тихо урчит радио. Он ждет, тянет время. Создается ощущение дежавю — все уже было, уже пережито. Невозможно. Полный провал. Здесь и сейчас.

Сдача позиций.

Десять минут о втором туре выборов, микроинтервью в пунктах голосования, оценки явки на избирательные участки, умелые замалчивания политических комментариев или политических тенденций, диктор переходит к остальным новостям дня. Впрочем, в мире все нормально, а у нас — выборы. Несколько происшествий, и только одно заслуживает внимания, по крайней мере до наступления вечера, — перестрелка в здании «Франс телевизьон».

Отважное вмешательство специализированных служб полиции, шедших по следу опасного преступника Эрвана Скоарнека… Как? Послушались, что ли, Париса? Слова экотеррорист, радикалы, автономные, «Блэк блокс», сектантский, агрессивный, убийство употреблялись такое количество раз, что Парис уже задумался, не заключил ли обозреватель пари со своими приятелями. Забыли про партию левых радикалов, про Элизу Пико-Робер, Комиссариат по атомной энергетике, забыли даже про Субиза и, слава богу, про Сефрон Джон-Сейбер.

Про Пьера Герена ни слова…

Миф про спасителя Марсана, замкнутого телевизионщика, которого все уважали и который сумел доказать свое огромное мужество, пока держится, с некоторыми уточнениями. Теперь делается допущение, что он мог попасть под дьявольские чары Эрвана Скоарнека, настоящего гуру группировки, которая взяла себе имя «Гедеон», — как это могло просочиться в прессу? — но затем опомнился, осознав опасность, которой он подвергал работников канала, и попытался урезонить опасного радикала. Это стоило ему жизни.

Бедняга.

Парис представляет себе закулисные сделки. Как можно посягнуть на репутацию работников публичной службы? Невозможно отделиться от собратьев-журналистов из «Франс телевизьон», защищающих своих коллег. Все так, но никогда не было ясно высказано.