Человек без души - Игорь Борисенко

* * *

Деревня, как оказалось, ждала его почти рядом. Рассвет еще только забрезжил далеко на востоке, когда в просвете между деревьями в смутном свете луны и звезд Дальвиг увидал дома окраины, похожие на черные уродливые валуны. Неспешным шагом Дикарь выбрался к околице, шумно вдохнув тянущийся от хлевов аромат конского навоза, и продолжил путь уже по улице. Дальвиг что есть сил вцепился в луку седла и даже нагнулся вперед, неуверенный, что стоит верить своим глазам. Посреди скопища халуп больше не возвышался роскошный дом старосты – на его месте торчали тонкие черные столбы, подсвеченные багровыми сполохами угасающего пламени. Между ними едва заметно курились сизые дымки, но рядом нельзя было заметить суматохи, какая обычно бывает во время и сразу после пожара.

Рядом с одним из крайних домов на низенькой лавке у входа с покосившейся дверкой сидел лысый остроносый человечек. В руках у него был неизвестный Дальвигу музыкальный инструмент: треугольная деревяшка с грифом, на который натянуто нечто вроде конских волос. Дергая их, музыкант извлекал жалобные тренькающие звуки. Вторя своей «музыке» гнусавым голосом, человечек пел песню о несчастной девушке, заблудившейся в болоте и попавшей в лапы злого Гулемго – чудовища с тремя пастями. Для приличия постояв рядом, послушав нескладные рифмы и покривившись от сильнейшего сивушного духа, исходившего от певца, Дальвиг окликнул его:

– Эй! Любезнейший!

Человек встрепенулся и перевел на Эт Кобоса мутный и удивленный взгляд – очевидно, он и не догадывался, что заимел слушателя.

– Что случилось с тем большим домом? – продолжил Дальвиг, убедившись, что его слушают. – Пожар?

Певец отложил свой музыкальный инструмент в сторону и некоторое время пристально рассматривал сначала спрашивающего, потом его коня, а потом грустного сивого жеребца, положившего седую морду на плетень. Так ничего и не ответив, человек вдруг испуганно вскрикнул, вскочил на ноги и убежал за угол. Недоуменно нахмурившись, Дальвиг оглядел окутанную тишиной и рассветными сумерками деревню. Ни петушиного крика, ни блеяния овец, ни лая собак… Странно. На всякий случай Эт Кобос вынул меч и велел ему рубить. Осторожно держа Вальдевул на отлете, чтобы случайно не задеть себя или коня, Дальвиг двинулся вдоль по улице.

От дома старосты, кроме виденных с окраины обугленных столбов, остался только глиняный фундамент, наполненный золой и головешками. Ворота, сделанные из жердей, валялись на земле, втоптанные в нее десятком конских копыт.

Значит, неприятности еще не окончились. Не важно, кто был виноват во всем этом, посторонние люди или сам староста, решивший подстроить нападение ради собственной безопасности. Так или иначе, деньги пропали, а Хак скорее всего убит. Если покопаться в пепелище, можно будет разыскать его проломленный череп – только зачем? Не зря Дальвига посещало предчувствие, будто он оставляет дурня на верную гибель, не зря, хоть и без толку он взялся стращать старосту перед отъездом. Что пустые угрозы жадному старику? Убил Хака, взял деньги и сбежал куда глаза глядят. Где его теперь искать? Надо было думать об этом раньше. Огромные деньги из самого закоренелого домоседа и ненавистника чужбины сделают непоседу-путешественника.

Дальвиг злобно выругался, окидывая при этом деревню кровожадным взором. Неужели какой-то простолюдин способен перехитрить его? Украсть золото, убить слугу и безнаказанно скрыться? У него не хватит ума спрятаться тщательно. Скорее всего он окажется настолько тупым, что просто скрылся где-нибудь на лесной заимке, надеясь подождать, пока ограбленный путешественник отправится восвояси. Врешь, проклятый вор! У тебя здесь наверняка найдется с десяток родственников или тех прихлебателей, с которыми ты лакал брагу по праздникам. Дальвиг решил, что вполне способен перебить полдеревни, пока остальные не принесут старосту разделанным на части, вместе с золотом. Или хотя бы не скажут, где он скрывается. Хака этим, конечно, не вернуть, но… Дальвиг с некоторым беспокойством понял, что слугу ему жалко гораздо меньше, чем потерянного богатства.

Привстав на стремена, Эт Кобос принялся рассматривать окрестные домики в поисках первых жертв. Словно деревня заранее знала, какая судьба ее ожидает, и жители попрятались. Дальвиг вдруг вспомнил, как певец на окраине ни с того ни с сего удрал, и его посетило нехорошее сомнение. А что, если все население, прознав про угрозы Дальвига при отъезде и поступок старосты, почло за лучшее удрать? Вот так незадача… Где их искать, по таким-то густым лесам и болотам? Скорее сам утонешь в какой-нибудь трясине.

Однако тут, словно бы для того, чтоб метания Дальвига поскорее окончились, на покрытый тонким слоем тумана луг, который начинался за кривым переулком, в сотне шагов от дома старосты, выехал одинокий всадник. Сначала Эт Кобос тряхнул головой, думая, что это наваждение: ему показалось, что конь под незнакомцем точь-в-точь похож на Дикаря, а сзади, как и за самим Дикарем, плетется заводная лошадь. Чувствуя, как предательски сжимаются внутренности и колотится сердце, Дальвиг смотрел на приближавшегося человека до тех пор, пока тот не слез, чтобы убрать из плетня жердину, мешающую ему проехать. Так неуклюже сползать из седла и косолапо ходить мало кто способен, а уж приветственно махать рукой… Нет, сомнений быть не может! Хак, живой и здоровый, выбрался из леса почти сразу, как смог разглядеть хозяина. Очевидно, он поджидал его, разглядывая пепелище с опушки. Широко улыбнувшись, Дальвиг скомандовал Вальдевулу «не рубить», упрятал его в ножны и вскочил на Дикаря. В этот момент он остро почувствовал приступ если не любви, то привязанности к Хаку.

Тогда в деревне, названия которой он так и не узнал, Дальвиг только похлопал слугу по плечу и расщедрился на ободряющую улыбку. Он предпочел оставить при себе странное ощущение, почти родственное чувство, испытанное им в момент их встречи. Кажется, он все-таки ошибался и зря беспокоился – Хак был дорог ему не менее, чем золото. Просто… просто Дальвиг не мог так сразу поверить в смерть слуги, который был при нем чуть ли не всю жизнь. Если б он увидал труп… бездыханное тело в луже крови – тогда бы и понял всю глубину утраты. Теперь же, когда все окончилось благополучно, Дальвигу было немного стыдно перед самим собой за вымышленную слабость. Не к лицу Высокому переживать за слугу, да еще такого, как Хак, поврежденного рассудком. Ведь он, чего доброго, мог еще и расплакаться, увидь дуралея погибшим! Уф! От такой мысли Дальвига передернуло, и он поторопился отвернуться от Хака, чтобы не видеть его восторженное круглое лицо. Взглянув на деревню, все еще таившуюся в туманном утре, Эт Кобос чуть было не рассмеялся. Расправа отменяется, трусы и негодяи! Живите дальше своими никчемными жизнями. Великий волшебник Сорген дарит вам ваши грязные хибары и все болота до одного.

Не желая больше задерживаться в этом месте, Дальвиг немедленно заставил Хака усесться в седло и пуститься в путь. Дуралей тут же начал привычно ныть, жалуясь на долгое отрешение от горячей пищи и спанье на жесткой земле. Кажется, он надеялся поесть супу и разок поваляться в кровати. С жестокой усмешкой Дальвиг посоветовал ему заткнуться и приготовиться к худшему. Жизнь опять потекла как прежде!