Братья - Крис МакКормик

Аво остановился и сказал:

– Я всего лишь пришел сюда посмотреть на камни, бро. Мне рассказывали, что они здесь исторические.

– Если ты такого роста, это не значит, что тебе все можно. Никакого уважения к моей стране!

– Я вас не понимаю.

– У тебя поддельные документы. Старший не заметил, но меня не проведешь. Старший сказал, чтобы я шел домой, но я-то чувствую, что здесь что-то не так. Проверка безопасности зданий…

– Бро, я просто очень медленно пройду мимо тебя, о’кей?

– О вас только и говорят в новостях. Армяне то, армяне сё. Но я не позволю вам навредить моей семье и моей стране. Не позволю, понимаешь меня?

Аво понял лишь слово «армяне» и горькую интонацию, с которой оно было произнесено. Похоже, выхода не было.

– Я сейчас сяду. Я могу лечь на землю, а ты проверишь меня. Я не вооружен, бро.

Но едва лишь Аво наклонился вперед, как живот буквально разорвало от боли. Это был самый мощный удар, который ему приходилось держать.

Это невозможно объяснить, но боль не возникла именно в тот момент. Она нарастала много лет, гораздо больше, чем он сам жил.

Молодой турок быстро подошел к нему и выстрелил еще раз.

Графство Кинг, Вашингтон, 1989 год

Наступил ноябрь. Я дома.

Сегодня я ожидаю визита из местного отделения Одюбоновского общества. Я дал согласие на то, чтобы старые конюшни были переделаны под птичий питомник – так мы договорились с менеджером. Консультация назначена на сегодня, а строительство начнется со следующего месяца. К весне мы должны быть готовы принять несколько видов птиц – дроздов, ласточек и еще кого-то, названия не помню.

Я так и не добрался до бунгало Джонни Трампета, хотя и намеревался. Вместо этого я отвез Мину домой и рассказал, как на самом деле поступил с Броубитером. На самом чистом английском, который мне когда-либо доводилось слышать, она велела мне убираться вон.

Ночь я провел в своем грузовике, а наутро, в четверг, поднялся в ювелирный магазин, чтобы объяснить свое отсутствие, извиниться и забрать Фудзи.

Но пока я разговаривал с Валентиной, появилась ее тетка и села у окна с Фудзи на руках. В свете, падающем из окна, старуха нежно покачивала кошку. В какой-то момент она наклонилась вперед, и ее лицо, похожее на грецкий орех, коснулось гладкой и пушистой после кошачьего шампуня макушки.

Фудзи дольше всех прожила в моем питомнике. Она стала мне товарищем… Но я видел, что здесь ее любят, что ей тепло в этих руках и солнечных лучах, льющихся из окна. Я спросил, будут ли о ней заботиться, и старуха по-армянски ответила «да».

Я направился на восток через пустыню и проехал сто пятьдесят миль, прежде чем остановился на обочине в тени юкк. Примерно в полумиле виднелось бунгало Трампета – желтая терраса напоминала лезвие на горизонте.

Когда я жил с Джойс, я придерживался мысли, что мой брат жив, хотя на самом деле этой мыслью я снова и снова уничтожал его. Что же касается Джонни… Кроме него, никто больше не хотел дать мне еще один шанс в бизнесе. Когда он позвонил, я почувствовал себя обязанным ему, но теперь понимал, что довольно будет и простой благодарности, которую и высказывать необязательно.

Почти доехав до бунгало, я завел машину и двинулся еще дальше на восток.

В ювелирном магазине Валентина обработала мои ссадины перекисью водорода. Она вдруг поймала мой взгляд – я неотрывно смотрел на витрину.

– Вам нравятся эти серьги из лазурита? – спросила она.

Я ответил, что они напоминают мне одну девушку, которую я когда-то знал.

– И перед которой мне надо было бы извиниться, – добавил я.

– Тогда возьмите их себе.

– Вы уверены?

– Хорошая цена за кота.

Я мчался по пустыне в город Тусон. Ее дом выглядел все так же – те же камни и написанная от руки вывеска: «Геотерапия Джойс». Должно быть, она увидела меня в окно, потому что сразу же открыла дверь, не успел я дотянуться до звонка.

Я протянул ей серьги. Джойс покрутила их в пальцах, затем бросила в груду камней у порога.

– Как бизнес, ничего? – спросил я.

– Подделка, – сказала Джойс. – Кто бы тебе их ни продал, тебя надули.

– Что ж, видимо, я это заслужил.

– Чего тебе нужно, Терри?

Теперь, когда она стала старше, я увидел, как она красива. Джойс стала мне сестрой.

– Ты – последняя, кто знал его, – сказал я.

– Гилберта? Он и сейчас здесь.

Она пригласила меня в дом и согрела чаю. Весь вечер мы только и говорили, что о моем брате. Я мог бы сказать, что мы смеялись до слез, а слезы заканчивались смехом, но правда в том, что мы просто его вспомнили – тихо…

Вечером, провожая меня до машины, Джойс наклонилась, чтобы подобрать серьги. Она их надела – синие, с золотыми вкраплениями, как звездная пыль. Фальшивка или нет, но они определенно шли ей.

Теперь я хочу вернуться к еще одному воспоминанию – как мы с Броубитером совершили путешествие к центру земли.

После долгих разъездов по Восточному побережью мы вернулись на юго-запад.

Броу сидел на пассажирском сиденье, уткнувшись носом в колени. За окном тянулись огромные пространства, глаз было не на чем остановить.

После нескольких дней путешествия через кукурузные и соевые поля мы въехали в пустыню. Нас окружали сотни, тысячи акров древних отложений, возвышавшихся над поверхностью, словно наполовину вытащенные из половиц гвозди. Вдалеке синел горный хребет, вершины которого напоминали наконечники стрел.

Наконечники стрел… Я помню, как в Санта-Фе, штат Нью-Мексико, Аво полез в свою сумку, чтобы расплатиться за несколько таких безделушек. Торговавшая ими женщина, волосы которой достигали подошв ее туфель, меньше чем за пятнадцать минут объяснила нам, в чем заключается преступление экспансии на запад. Она дала Аво хорошую скидку, сказав (так, чтобы я слышал), что белым людям скидок она не предоставляет. Для нее это был своего рода небольшой налог, цент к центу, которые через триллион лет погасят основную задолженность.

Это было незадолго до того, как мы посетили пещеры в Карлсбаде. Броу прочитал о них в книжке. Я свернул с шоссе, и мы стали подниматься по извилистому гребню. От парковки мы прошли до главного входа.

– Вот, – сказал я. – Наконец-то нашлась пристойная дверь для твоей задницы!

Мы прошли внутрь. Обернулись на крошечное пятнышко света, обозначавшее вход. Дальше были тьма и спуск, тьма и спуск… Слова «вниз» и «вперед» здесь стали синонимами. По пути нам светили тусклые оранжевые лампочки, развешанные на перилах через равные промежутки. Дорожка вела нас все глубже. Воздух становился все более холодным, влажным и давящим. Огромные наросты тянулись от потолка и от пола, стараясь соприкоснуться. С верхних капала вода, собираясь на нижних, и с течением многих веков некоторые наросты превратились в огромные колонны, светящиеся в темноте.