Второй Фронт. Антигитлеровская коалиция. Конфликт интересов - Валентин Фалин

Как уже подчеркивалось, при согласованных действиях держав антигитлеровской коалиции и максимальном для всех напряжении усилий можно было развить провал блицкрига в сравнительно скорое тотальное поражение нацистской Германии. Реально можно было, если бы все союзные державы сосредоточились на главном и не разбрасывались на побочные задачи.

Вот некоторые свидетельства того, в каком тупиковом положении пребывал вермахт в начале 1942 года, когда продвижение частей Красной армии, израсходовавших в тяжелейших боях наступательный потенциал, застопорилось. Совершая нападение на СССР, которое Гитлер объявил «величайшей битвой всемирной истории», вермахт располагал 5694 танками и самоходными орудиями (из них на операцию «Барбаросса» было выделено 3990). Среднемесячное производство танков составляло в среднем 250 машин (против 900, как того требовало от промышленности нацистское руководство). К концу декабря 1941 года немцы потеряли 3730 танков и САУ, в январе 1942 года эта цифра подскочила до 4240 танков и САУ. Генерал-полковник Рейнхардт, командовавший 3-й танковой группой, приравнивал силу своих восьми дивизий к семи ротам. 30 марта 1942 года ставке было доложено, что в шестнадцати танковых дивизиях, находившихся на Восточном фронте, оставалось в наличии 140 боеспособных танков. Потери самолетов равнялись на конец января 1942 года 6900 машинам. Промышленность не успевала компенсировать выбывшие из строя самолеты[469].

Министр вооружений и боеприпасов Тодт доложил 29 ноября 1941 года фюреру, что добиться окончания войны в пользу Германии можно только политическим путем[470]. В военно-экономическом отношении Германия была обречена. Генерал Йодль в 1945 году на допросе показал, что Гитлер «раньше любого другого человека на свете чувствовал и знал: война проиграна»; «после катастрофы, разразившейся зимой 1941/42 года, он отдавал себе отчет в том, что… с этого кульминационного момента, начавшегося в 1942 году, победы быть не может»[471].

Тогда-то, в условиях глубокого кризиса, поразившего германскую военную машину и ее нацистское руководство, два десятка свежих английских или американских дивизий, доставленных в СССР и поддержанных авиацией, даже без второго фронта были способны, взаимодействуя с Красной армией, развить стратегический успех. Но западные державы не смогли или не захотели сделать этого. Вернее – не хотели и не могли. США не оправились от Пёрл-Харбора и краха концепции «воевать не воюя». Помыслы Англии приковывали Ближний, Средний и Дальний Восток, а также послевоенные планы. Россия не сдавалась – вот и прелестно.

Вернемся к словам Тодта – окончание войны в пользу Германии возможно только политическим путем. Тем путем, каким рейх приобрел Австрию, Чехословакию, Данциг и вполне мог приобрести Польшу, Прибалтийские государства? Тодт и другие, кто лелеял мечту о почетном замирении, – а их было немало в нацистской верхушке, в деловых кругах, среди военных – смотрели потерянному шансу вслед. Поражение Германии в молниеносной войне вырывало жало у «антибольшевистского крестового похода», который выплеснул на поверхность Гитлера и взрастил его режим. Потерпела крушение политическая философия, которую по обыкновению отождествляют с мюнхенским предательством, не выводя из тени тот факт, что Мюнхен являлся лишь видимой частью происходившего.

Нацистской Германии невольно пришлось искать эрзац-стратегию, в спешке перестраиваться на новую, практически безнадежную войну. После зимы 1941/42 года расчеты на будущее связывались не с выигрышем в войне вообще, но с успехом на том или ином ее театре и даже не в течение сезона, но в каждом отдельном сражении. В молниеносной войне, правильнее – системе таких войн, раскрываются в первую очередь мобильность, организованность, дисциплинированность общества и нации, слаженность функционирования всех звеньев, из коих складывается мощь страны. В затяжной войне, где чередуются наступление и оборона, подъемы и спады, вперед выходят духовные потенции и идейная закалка народа и общества, их способность обрести второе и третье дыхание, учиться на собственных ошибках и достижениях противника, поставить во имя цели, понятной и ценимой большинством, все силы и ресурсы без остатка.

За первые пять-шесть месяцев Отечественной войны СССР потерял армию, не уступавшую по численности той, которую летом 1941 года бросил против него нацизм. Огромные территории попали под власть захватчиков. Были потеряны важнейшие промышленные мощности и главное – люди, от которых зависела оборона[472]. Сложно ответить на вопрос, кто другой смог бы пройти через подобное горнило не согнувшись. Но подвиг этот отнял слишком много сил. Оставшихся недоставало, чтобы инициативу, вырванную из рук гитлеровцев в конце 1941 года, Советский Союз мог один, без союзников разом превратить в разгром не дивизий и армий, а вермахта в целом и преступного режима, которому он служил[473].

Но США и Великобритания еще долго не будут испытывать вкуса к партнерству с Москвой. Самыми убедительными аргументами для них, как оказалось, были не доводы разума, не апелляция к союзному долгу, не примеры самоотверженности на советской стороне, вызывавшие восхищение за рубежом, но прежде всего политические, военные, социально-экономические факторы, которые создавались победами Красной армии.

Если до вступления Соединенных Штатов в войну их стремление заглянуть в стратегические оценки и замыслы СССР и Англии, не раскрывая собственных карт, можно было объяснить нестандартным статусом полусоюзника-полунейтрала, то в декабре 1941 года Япония, Германия и Италия лишили Вашингтон привилегии, которая казалась верхом мудрости не одному Г. Гуверу. Соединенным Штатам, заявлял бывший президент 29 июня 1941 года, «нецелесообразно спешить со вступлением в войну, а выгоднее подождать ее окончания, когда другие нации будут достаточно истощены, чтобы уступить военной, экономической и моральной мощи США»[474].

Думается, все еще слабо прояснено, какое место в американской политике выжидания занимал японский вопрос. Он имел разные проекции. Внутренние – наличие нескольких противоречивых линий в самой администрации Рузвельта (президентская, госдеповская, военведомская). Внешние – сопряженные с развитием политики Токио и отношениями Японии с рядом третьих стран.