Ночь с дьяволом - Лиз Карлайл

Бентли увидел, что остановился на полпути, не доведя рубанок до конца доски. Подняв рубанок, он заметил оставшуюся на доске неровность и выругался. Проведя рубанком еще пару раз, он сгладил зазубрину. Жаль, что нельзя так же легко разделаться с ночными кошмарами. Ладно, не будет он сейчас думать об этом. А будет он думать о том, как получше выровнять доску, и постарается отвлечься за этой простой работой от всех прочих мыслей.

Когда Фредерика спустилась вниз, лорд Трейхорн находился в своем кабинете. Сквозь массивную дверь она услышала, как он громко разговаривает с кем-то. Похоже, он сердился. Фредерика не стала стучать в дверь, она опустила руку и пошла прочь, но тут ее внимание привлек жалобный писк. Взглянув вниз, она увидела одного из котят, который мяукал у двери. Она подняла котенка и прижалась щекой к рыжей шерстке. В это время мимо проходила мисс Наффлз.

— Вот ты где, миленький! — заворковала она, кладя котенка в карман фартука. — Я отнесу его на место, — пояснила она. Фредерика спросила у нее, где находится столярная мастерская, и миссис Наффлз объяснила ей. Все мастерские в Чалкоте находились у подножия холма рядом с новым амбаром.

Мастерские занимали длинный ряд каменных помещений. Некоторые из них были частично открыты, как, например, кузница, из трубы которой валил белый дым, другие закрыты и снабжены толстыми двойными дверями. Фредерика еще издали услышала лязг металла и ругательства. Спустившись вниз по тропинке, она заглянула в кузницу и увидела, что в соседнем помещении находится столярная мастерская.

Ее муж, обнаженный до пояса, стоял, низко склонившись над верстаком. По его мускулистой спине струйками катился пот: жар от кузнечного горна еще больше усиливался, отражаясь от каменных стен. Кузнец, которого все называли Старый Ангус, поприветствовал ее коротким кивком, положил свои инструменты и ушел. Стоя спиной к ней, Бентли обрабатывал нижнюю планку двери, не замечая присутствия жены. Она долго наблюдала, как напрягаются и расслабляются мускулы на его плечах в такт плавным движениям рубанка, сопровождавшимся мягким шуршащим звуком. Он по собственной инициативе взялся за эту черную работу и, судя по всему, неплохо с ней справлялся.

Как и все остальное, он делал это с изящной ленцой, как будто это не составляло никакого труда, хотя это было не так, потому что мощные мышцы его напрягались и пот струился по нему от жары и напряжения. Он сбросил с плеч подтяжки, и его темные брюки спустились на бедра, подчеркивая узкую талию.

Значит, вот оно как? Они соблазняют женщин своей мужской красотой? Заманивают своим обаянием и силой? И не позволяют им разглядеть, что за всем этим кроется? Но нет. Фредерика могла поверить, что ее муж повеса и грешник. Но она не могла поверить, что он поставил целью ее соблазнить, утаив от нее свой подлинный характер. Она тихо окликнула его:

— Бентли!

При звуке ее голоса он замер, потом выпрямился и чуть повернул голову, чтобы взглянуть на нее. Она увидела, что по его лицу, словно слезы, струится пот.

— Бентли, — тихо повторила она, — нам надо поговорить.

Она услышала, как он выругался себе под нос. Потом, зажав в левой руке рубанок, он повернулся к ней лицом. Положив инструмент, он провел рукой по лицу и, кивнув, прошел мимо нее в тень старого каштана. Здесь было тихо. Тишину нарушали лишь пение птиц да шорох ветерка в листве. Под каштаном стояла старая скамья, и он жестом предложил Фредерике сесть на нее, а сам устроился на траве, вытянув длинные ноги.

Однако в этот момент Фредерика, забыв о физической привлекательности своего мужа, думала о стоящей перед ней ужасной задаче. Казалось, что сердце у нее переместилось куда-то в горло. Страх и сомнения вернулись с удвоенной силой, и ей показалось, что она снова осталась одна с ним в музыкальной комнате Страт-Хауса и ждет решения о том, что будет дальше с ее жизнью.

Оперевшись на руки, Бентли откинулся назад и посмотрел ей в лицо. Она видела, что он опирается ладонью о колючий плод каштана, но он, кажется, этого даже не заметил. Это ее встревожило. Она и раньше не раз удивлялась тому, что Бентли многого не чувствует. Во всяком случае, чувствует не так, как другие. Зато он увидел, что она как-то странно на него смотрит.

— Ну, выкладывай, Фредди, — вздохнул он. — Плохие новости не становятся лучше, если их сообщают не сразу.

Она вдруг решилась сказать все прямо и открыто.

— Я хочу знать, Бентли, — прошептала она, — правда ли, что у тебя была любовная связь с женой твоего брата?

Он посмотрел в сторону и горько усмехнулся.

— Ты, я вижу, зря времени не теряешь, Фредди, — произнес он в ответ. — Но нет, это не было любовной связью. Черт возьми, она мне даже не нравилась Но я но часто трахал ее, если ты об этом спрашиваешь.

— Прошу тебя не использовать это слово, — возмутилась она. — Оно вульгарно и отвратительно.

Он снова взглянул на нее и прищурил глаза от солнца, упавшего на лицо сквозь листья дерева.

— То, что мы делали, и было вульгарно и отвратительно, Фредди, — произнес он бесстрастным тоном. — Так что это единственное слово, которое подходит для обозначения того, что происходило. Мне не хотелось бы говорить тебе об этом, но жизнь имеет не только светлую сторону.

Фредерика удивленно уставилась на него.

— Неужели тебя не мучают угрызения совести? — резко спросила она. — Как ты можешь сидеть тут и говорить «я трахал ее» таким равнодушным тоном, словно говоришь о погоде?

— Примерно такое же значение я придавал тому, что спал с ней, — сказал он, — причем она была почти так же непредсказуема.

Фредерика покачала головой:

— Нет, Бентли, это не могло не иметь значения. Прошу тебя, скажи, что ты не совершал прелюбодеяния с таким безразличием. С такой жестокостью. Тем более с женой своего брата. Прошу тебя, скажи, что ты чувствуешь себя виноватым. Что сожалеешь. Что тебе хоть немного стыдно.

Он снова отвел взгляд в сторону и долго молчал.

— Понимаешь ли, Фредди, проблема в том, что я вообще многого не чувствую. Я… не могу себе этого позволить.

— Я тебя не понимаю, — прошептала она. Он горько рассмеялся.

— Еще бы. Конечно, ты не понимаешь, — согласился он. — Есть у меня в голове нечто вроде шлюзового затвора, Фредди. И если я его открою, если позволю себе думать о том, что она… Но черт возьми, какое это имеет значение? Что эхо изменит? Я это делал. Я делал все, что она хотела. А Кэму, я думаю, все это было безразлично. Если бы не было безразлично, он бы, возможно, заметил. Боже мой, ведь все происходило почти у него на глазах, причем очень долгое время.

Фредерика была потрясена.

— Ох, Бентли, ты говоришь это так, будто хотел, чтобы он это заметил!

Он резко обернулся к ней.

— Я этого не говорил, — возразил он. — И ты ничего не говори ему, Фредди. Я тебе запрещаю, слышишь?

Она медленно покачала головой.