Люди Путина. О том, как КГБ вернулся в Россию, а затем двинулся на Запад - Кэтрин Белтон

создании системы «олигархического правления». Такие обвинения позже стали повсеместно порочной практикой:

— У нас есть категория людей, которая разбогатела и стала миллиардерами, как у нас говорят, в одночасье. Их государство назначило миллиардерами: просто раздало огромные куски государственного имущества практически бесплатно. Они так сами и говорили: меня назначили миллиардером. Потом, по ходу пьесы, у них создалось впечатление, что на них Боженька заснул, что им все можно.

В Кремле даже попытались представить захват ЮКОСа как часть борьбы с терроризмом. Через три недели после трагедии в Беслане уже попавший под контроль государства телеканал НТВ заявил, не предоставив, впрочем, никаких, доказательств, что Ходорковский с партнерами финансировал чеченских террористов.

Министр обороны Сергей Иванов первым открыто заявил о том, что ждет страну в будущем.

— Государство не должно потерять контроль над стратегическими секторами экономики, — сказал он в ноябре 2003 года, через месяц после ареста Ходорковского. — Мы должны контролировать нефтедобычу и нефтепоисковые работы. […] Советский Союз вложил огромные ресурсы в разведку и разработку нефтяных месторождений, а теперь главы нефтяных компаний получают с этого огромные прибыли. В любом случае, нефтяные скважины и ресурсы являются собственностью государства, а не частной собственностью. И у государства есть полное право контролировать этот процесс.

И хотя из такого заявления было ясно, что принципы управления серьезно изменятся, западные правительства, казалось, пока не представляли, как далеко это может зайти. Американские официальные представители не могли понять, стал мишенью кампании только Ходорковский или это начало захвата всего энергетического сектора. США отказывались осознавать тот факт, что в России начался передел законодательной и политической систем и что ресурсы, которые получат силовики, в итоге будут обращены против Запада. Впрочем, Сергей Иванов настаивал на том, что ни он, ни другие люди Путина не собираются пересматривать итоги приватизаций 1990-х годов в попытках усилить контроль государства и что процесс Ходорковского — это дело против одного зарвавшегося олигарха, а право частной собственности в целом нарушаться не будет и Россия останется рыночной экономикой, готовой к интеграции с Западом.

Ходорковский рассчитывал, что на его арест резко отреагирует администрация США и он будет немедленно освобожден, но такого не произошло. Наоборот, не последовало практически никакой реакции. Отдельные политики — например, сенатор-республиканец Джон Маккейн и филантроп и в прошлом валютный трейдер Джордж Сорос — призывали исключить Россию из «Большой восьмерки», куда ее приняли после того, как Путин стал президентом. Но, похоже, только Маккейн понимал, какие последствия повлечет расправа государства с ЮКОСом:

— Ползучий переворот против демократии и рыночного капитализма в России угрожает самим основам российско-американских отношений и возвращает призрак эпохи холодного мира между Вашингтоном и Москвой, — заявил он в Сенате, комментируя арест Ходорковского. — США не могут иметь нормальных отношений, не говоря уже о партнерстве, со страной, у которой больше общего со своим советским и имперским прошлым, нежели с современным государством, которое, как утверждает Владимир Путин, он мечтает построить.

Но для администрации Джорджа Буша дело не выходило за рамки обычного бизнеса. В те дни, особенно после атак 11 сентября, контртеррористическим операциям уделялось особое внимание. Таким образом, когда Россия заявила Западу о существовании связи между чеченскими повстанцами и глобальной террористической угрозой, необходимо было сохранить открытый диалог. К тому же США сильно зависели от помощи Москвы в Афганистане, так как для поставок военного снаряжения использовали транспортные маршруты через Россию.

— США как минимум не хотели, чтобы Россия вмешивалась в их дела и планы, — сказал Томас Грэм. — Например, были споры по Ираку, и Вашингтон хотел содействия в контртеррористических операциях, в том числе в Афганистане.

Тем не менее, по словам Грэма, в ходе переговоров с Кремлем администрация США задавала неприятные вопросы о процессе над Ходорковским и об экспроприации ЮКОСа.

— Но тогда в США не акцентировали внимание на внутренних делах России.

Как утверждал Грэм, в тот момент еще не было ощущения, что Россия отходит от демократического курса, а попытки Путина восстановить власть государственного аппарата после хаоса эпохи Ельцина не выглядели опасными. Вынужденный отъезд медиамагнатов Гусинского и Березовского, а также возвращение государству телеканалов воспринимались как внутренние разборки. Как сказал Грэм, ни Березовский, ни Гусинский не выглядели поборниками демократии — они использовали свои медиаимперии для продвижения собственной повестки. Однако Ходорковского относили к иному классу олигархов — особенно с тех пор, как он избавился от имиджа барона-разбойника, начал внедрять продвинутую систему корпоративного управления, а также договариваться с США о продаже компании.

— Но для администрации это было не столь важно и не могло стать причиной пересмотра политики в отношении России и отзыва договоренностей.

По сути, американское правительство бросило Ходорковского на съедение волкам — это все, что он получил за все свои попытки наладить связи с США.

Впрочем, для мировых инвесторов, веривших в рыночную трансформацию России, арест Ходорковского и последующий захват его компании значили нечто большее. С момента ареста олигарха и замораживания 44 % акций ЮКОСа они пристально следили за компанией, пытаясь угадать, станет ли суд над Ходорковским инструментом ее демонтажа. ЮКОС был лидером добычи нефти в России, а ее объемы превышали объемы Кувейта. Он стал самым известным брендом страны, первым открыл двери западным инвестициям, и любые нападки на компанию со стороны государства могли свидетельствовать о потенциальных широких пертурбациях рыночных реформ. Инвесторы боялись, что чем дольше Ходорковский останется в тюрьме, тем выше риск того, что компанию заберут силовики, а это, в свою очередь, обрушит поток инвестиций в российский рынок. Они опасались повторения истории с НТВ Гусинского, в частности, того, что заключение Ходорковского будет использовано для отъема его доли — такая тактика применялась людьми Путина из КГБ еще в Санкт-Петербурге. Несмотря на высокие мировые цены на нефть и растущую экономику, за год российский фондовый рынок откатился назад, а с пикового момента предыдущей осени акции ЮКОСа потеряли более половины своей стоимости. Ближайший партнер Ходорковского Леонид Невзлин предложил акционерам «Менатепа» передать контроль над ЮКОСом государству в обмен на «освобождение заложников», пояснив, что лишь озвучил то, что услышал от посредников, специализирующихся на подковерных сделках.

Но Кремль и слышать не хотел о подобных предложениях, одновременно пытаясь удержать западных инвесторов и Запад на своей стороне. Люди из КГБ понимали, что теперь нужно продумывать каждый шаг. Процесс над Ходорковским и обвинения в мошенничестве и уклонении от налогов должны были выглядеть легитимными и служить весомым и приемлемым для Запада оправданием для захвата ЮКОСа. В те дни окружение Путина все еще опасалось последствий международных судебных разбирательств. Приходилось доказывать, что Россия стремится к интеграции с глобальными рынками, к тому же оно понимало