Люди Путина. О том, как КГБ вернулся в Россию, а затем двинулся на Запад - Кэтрин Белтон

аукционе — всего 8,65 миллиарда долларов, а во-вторых, ЮКОСу предъявили два новых астрономических счета за неуплату налогов за 2002 и 2003 годы. В итоге его налоговая задолженность достигла 24 миллиардов, что в четыре с лишним раза превышало рыночную стоимость разоренной компании. Менеджмент ЮКОСа понял: игра окончена, и оставшаяся часть компании будет раздроблена и распродана по бросовой цене.

Государство постаралось донести сигнал до адресата всеми возможными способами. В ночь перед предъявлением новых счетов вооруженные силовики прошлись по квартирам менеджеров ЮКОСа — последние говорили, что это напомнило сталинские чистки 1937 года. По словам одного из них, «они боялись ночевать дома, боялись за своих близких». После ночных рейдов страну вынужден был покинуть один из западных сотрудников, приглашенных на работу Ходорковским, — уроженец Техаса Брюс Мисамор. Именно он внедрял принципы прозрачного управления по посту руководителя финансового отдела. В тот день он находился в Лондоне. После звонка Темерко он еще раздумывал, стоит ли рисковать и возвращаться в Россию. Темерко предупредил: Брюса арестуют сразу по прибытии. Мисамор никуда не поехал. То же самое произошло и со Стивом Тидом, президентом ЮКОСа с июня 2004 года. В тот день он тоже был в командировке. Обыск в его офисе стал явным сигналом — возвращаться в Москву нельзя. Как он сказал, анонсированная властями низкая цена «Юганскнефтегаза» — это «государственный грабеж, цель которого — сравнять политический счет».

Брюс Мисамор понимал: все усилия менеджмента по улаживанию конфликта оказались тщетными. Налоговая задолженность в 24 миллиарда долларов давала государственным компаниям возможность распродать по частям все активы ЮКОСа. Мисамор полагал, что это и было изначальной целью Кремля. Из-за заморозки активов и счетов шансы компании погасить долги были равны нулю.

— Вначале мы думали: если мы им заплатим, они, может быть, отстанут, — говорил он. — Столько раз мы пытались выйти на нужных людей в Кремле и договориться об условиях сделки. С нами разговаривали, и мы жили в ощущении, что все вот-вот уладится, но затем кто-то встречался с Путиным, и все переговоры шли насмарку.

Наконец и Александр Темерко понял, что переговоры ни к чему не приведут и что Сечин, Путин и его люди лишь прикрывались ими, на самом деле имея целью захват компании. Но в то же время Кремлю нужно было убедить рынок и западных лидеров в том, что процесс абсолютно легитимен.

— Нас тоже обманули, — сказал Темерко. — Нам все время давали ложную информацию. Высшие чиновники из окружения Путина говорили: «Это все игра. Если они взялись за компанию, то обглодают ее до костей». Вероятно, они думали, что нужно создать некую видимость переговоров. Но потом, когда все привыкли к происходящему, они словно проснулись: «А зачем нам соглашаться? Пусть все перейдет к нам». Оценка компании банком «Дрезднер», пустые обещания потенциальных сделок — это все были типично чекистские приемы. Нам скармливали ложную информацию, а под шумок проворачивали свои делишки.

Эту тактику Кремль использовал снова и снова и повторил ее много лет спустя при захвате Крыма в 2014 году. Вначале заявлялось, что внезапное появление военных на полуострове не имеет к Кремлю никакого отношения. Но сразу после аннексии Крыма Путин признал, что на там находились российские войска.

— Они лгали главам западных государств, — говорил Темерко. — Они уверяли всех, что преступники — это мы, но при этом божились, что не будут отнимать компанию, что хотят лишь найти общий язык. Путин много раз повторял: «Мы не хотим банкротить ЮКОС». Но его обанкротили. На ЮКОСе они отточили свое искусство лжи. И теперь они лгут профессионально.

В России готовились к продаже «Юганскнефтегаза». Между людьми Путина, представляющими две разные фракции спецслужб, разразилась настоящая война. «Газпром», з аручившийся поддержкой Путина и рассчитывавший на слияние с «Роснефтью», тоже хотел приобрести «Юганскнефтегаз». На его стороне стояли либерально мыслящие технократы правительства во главе с министром финансов Кудриным. Он лично позаботился о том, чтобы ограничить власть главы «Роснефти» Сечина — самого опасного соперника и хищного представителя противоборствующего блока. Либералы требовали, чтобы «Юганскнефтегаз» был продан по рыночной цене, и настаивали на том, чтобы его приобретение «Газпромом» было завизировано Западом и одобрено западными институтами, выдавшими миллиардные займы. Они считали, что это реализует более мягкую версию государственного капитализма и Запад согласится играть на таких условиях. К моменту аукциона «Газпром» получил от банковского синдиката во главе с немецкими «Дойчебанком» и «Дрезднером» самый крупный кредит за всю корпоративную историю России — более 13 миллиардов долларов. С поддержкой выступили также крупные нефтяные компании США Chevron и Exxon — когда-то они чуть не подписали сделку с Ходорковским, но теперь были готовы играть против него. По сообщениям инсайдеров, знакомых с деталями сделки, часть «Юганскнефтегаза» могла быть приобретена в консорциуме с «Газпромом». Royal Dutch Shell из Великобритании тоже присоединилась к переговорам о покупке акций.

Путин еще раз убедился в том, что для Запада коммерческие интересы значат больше демократических ценностей. Однако для партнеров Ходорковского подобная сделка не выглядела законной. Попытки Кудрина привлечь западные институты и компании и выставить продажу как легитимный процесс служили только завесой, а Запад с легкостью отступил от своих принципов. Продажа «Юганскнефтегаза», по мнению людей Ходорковского, была настоящим грабежом, и они пытались сделать все возможное, чтобы воспрепятствовать ей.

Кремль был готов к многообещающей сделке века. Аукцион сулил главный приз в нефтяной индустрии — при участии и с одобрения западных банков и крупнейших нефтяных компаний самый большой и лакомый кусок должен был вернуться под контроль государства. Однако за четыре дня до продажи «Юганскнефтегаза» топ-менеджеры ЮКОСа под руководством Тида и Мисамора, на тот момент находившихся в Лондоне, решились на последнюю контратаку. Удар пришел откуда не ждали: в суд Хьюстона без всякой шумихи был подан иск о банкротстве ЮКОСа по главе 11, в результате чего продажа была приостановлена. Внезапно «Газпром» остался без поддержки. Менеджеры ЮКОСа заявили, что компания находится в юрисдикции США, так как миноритарным инвесторам из Америки принадлежало 10 % акций, а сама компания вела в США «значительный бизнес».

Эта последняя контратака привела Путина в неописуемую ярость.

— Не уверен, что судья вообще знает, где находится Россия, — рявкнул он.

Заявив, что суды США не имеют юрисдикции над процессами в России, Кремль решил ускорить сделку. Но для «Газпрома» участие в таком аукционе становилось рискованным. Сложная схема владения активами включала также хранилища, торговые центры и совместные предприятия по продажи газа, разбросанные по всей Европе. Если бы «Газпром» решил участвовать в торгах, нарушив судебный запрет США, зарубежные активы могли стать объектами судебных исков. И тут ситуацией воспользовался интриган Сечин: прозванный среди банкиров