Чилийский поэт - Алехандро Самбра

жизни в Нью-Йорке, Гонсало ни разу не захотелось вернуться в Чили. Он копил деньги на поездки по США, он посещал конференции в Марселе, Саламанке, Берлине и даже в довольно близких к Сантьяго Сан-Паулу и Лиме. Позднее думал – что ему стоило купить билет из Лимы и провести несколько дней в Сантьяго, чтобы хотя бы угостить Висенте мороженым.

Гонсало должен был биться головой о стену, что иногда помогает и не всегда глупо, а время от времени – даже разумно. Однако вместо этого он лежал на полу с ноутбуком на коленях, просматривая почту, выискивая какой-то ярлык, сочиняя какое-то алиби. До сих пор Гонсало не отказался от метода последовательного построения сюжета: он искал письма в своей электронной почте, словно они содержали ответы на вопросы, которые он даже не удосужился задать, понимая, что они оскорбительны, враждебны – я хороший или плохой? Изменился или нет? Облажался или все же нет?

Гонсало перечитал свои пространные, забавные сообщения, которые посылал из Нью-Йорка Висенте, а также редкие и, как правило, лаконичные, формальные ответы мальчика. И остановился на мейле, который Висенте прислал после смерти кошки Оскуридад – лишь несколько трогательно-официальных строчек, написанных в попытке выдержать серьезный тон:

«Уважаемый Гонсало, сегодня утром скончалась Оску, ее сбила машина, мы похоронили ее в саду, я сообщаю тебе это, потому что знаю, что ты ее очень любил!»

А потом Гонсало сорок раз перечитал не письмо Висенте, а сообщение Карлы, отправленное с адреса Висенте через несколько часов после землетрясения:

«Привет, надеюсь, у тебя все в порядке.

Мне стало известно, что ты написал Висенте, чтобы спросить его, как мы пережили землетрясение.

У нас все нормально, мы не пострадали. Казалось, что наступил конец света, но дом все выдержал без проблем. Здесь настоящая жуть, особенно в городе Консепсьон. Думаю, ты смотришь CNN.

Добром тебя прошу, пожалуйста, не пиши больше Висенте. Зачем продолжать эту путаницу?

Обнимаю, береги себя, К.»

Гонсало прочел также свой ответ Карле, ставший последним в их переписке:

«Окей».

Можно ли перечитывать сообщение, состоящее из единственного слова? Возможно ли представить себе, что кто-то вновь и вновь «перечитывает» это слово, остановив на нем свой взгляд, поскольку лишь оно пригодно для воспоминания? Наверное, можно, ведь Гонсало именно этим сейчас и занимался, перечитывая в пятидесятый, сотый, двухсотый раз слово «Окей».

Ему снилось: он в кафе Sit & Wonder, что на Проспект-Хайтс. Здесь он обычно тусовался со своим приятелем Джеймсом Хеем. Во сне Джеймс внезапно появился и небрежно сел напротив, не поздоровавшись с Гонсало, словно только что вернулся из туалета. К ним тут же подошел парень почти двухметрового роста с бородой-эспаньолкой и спросил, сколько им лет. Они рассмеялись, решив, что парень хочет узнать их имена, но тот уточнил: его интересуют не имена, а возраст. Джеймс сказал, что ему тридцать пять, а Гонсало ответить затруднился. Я скорее молод, чем стар, но по-настоящему вовсе не молод, подумал Гонсало, словно читая подсказки для кроссворда. А незнакомец продолжал ждать ответа. Мне больше тридцати, но меньше пятидесяти, подумал тогда Гонсало. Я моложе отца и старше сына, наконец, ответил он, и во сне фраза прозвучала не абсурдно, а почти исчерпывающе, как откровение.

– Мне тридцать восемь лет, – произнес Гонсало, проснувшись.

Как знать, может, он пробормотал это во сне, не приходя в себя: часы показывали пять утра. Гонсало встал, задумался об очевидных толкованиях сновидений и решил, что смысл снов никогда не бывает явным. Пока он пил кофе, записал фразу в тетрадь в попытке сочинить четверостишие:

Отца моложе своего я

И старше собственного сына.

А на груди моя рубашка

мокнет от дождя.

Уже много лет Гонсало даже не пытался писать стихи. Вероятно, поэтому импровизация показалась ему смехотворной, и он отбросил черновик в сторону. Спустя несколько минут после этого Гонсало отправился в мебельный магазин «Хоумсентер», где приобрел шесть высоких полок из ДСП, не слишком элегантных и не очень надежных. Он нанял фургон, водителем которого оказался молчаливый любезный парень чуть за двадцать по имени Мирко. Его лицо показалось Гонсало знакомым, и он решил, что шофер напоминает ему Висенте, повзрослевшего Висенте: вероятно, телосложением или большими глазами и мягкими кудрями. Он попросил Мирко помочь собрать полки, и они вдвоем закончили работу менее чем за два часа. Гонсало заказал пиццу, они выпили пива, и Гонсало предложил Мирко помочь ему расставить книги за несколько песо. Однако тот отказался, сославшись на отсутствие времени, но все-таки помог разобраться с первыми коробками.

– Тебя приучила твоя девушка? – спросил Мирко.

– К чему?

– Наводить порядок.

– Нет у меня девушки, – ответил Гонсало. – Просто мне захотелось расставить книги, даже не знаю почему.

– А по какому принципу ты их сортируешь?

– По жанру, – сообщил Гонсало. – По литературному жанру.

– Понимаю, – кивнул Мирко. – Поэзия, роман, рассказ, эссе. Думаешь, если я занимаюсь грузоперевозками, то обязан быть невеждой?

– Я так не думаю, извини.

– Если бы ты делил издания на мужские и женские, это не имело бы смысла, ведь почти все твои книги – для мужчин, – отметил Мирко.

– Это раньше печатали почти исключительно мужские книги, но, к счастью, сейчас ситуация меняется, – возразил Гонсало. – Полагаю, то же самое происходит во всех личных библиотеках, даже в тех, что принадлежат читательницам.

Он говорил экспромтом, но его высказывание прозвучало, как тщательно продуманная, отрепетированная, старательно сформулированная речь. Мирко лукаво взглянул на Гонсало и иронично изрек:

– Да успокойся, препод. Ты и в самом деле меня не помнишь?

– Нет, – удивленно признался Гонсало. – Разве мы знакомы?

– Я был твоим студентом целый семестр.

– Когда же? – живо заинтересовался Гонсало.

– Давненько.

– И все-таки – когда? – настаивал Гонсало. – Лет десять назад или что-то вроде того?

– Почти десять лет назад, в 2005-м. Правда, я отучился в университете всего один семестр.

– А потом не смог платить за учебу, – продолжил за него Гонсало тоном человека, тысячу раз слышавшего одну и ту же историю.

Мирко кивнул.

– Ну и как, тебе нравились мои семинары? Только честно? Говори правду.

– Правда состоит в том, что я не помню.

– Если они были плохими, я дам тебе несколько книг.

– Но ты же не дашь мне те, что я хочу. А просто отдашь ненужные, лишние. Так что лучше уж дай чаевые, и делу конец.

– А какую книгу ты хотел бы взять?

– Ту, с которой тебе труднее всего расстаться, – с улыбкой ответил Мирко. – Ну, твою самую любимую.

Гонсало протянул ему новейшее издание «Собора».

– Но эта книга новая, – сказал Мирко.

– Да, но у меня есть еще один экземпляр, поэтому не так жалко.

– У тебя были хорошие семинары, – неожиданно