Чилийский поэт - Алехандро Самбра

он сразу же заказал темное.

– Просто невероятно, – сказал Висенте. – За шесть лет никто не купил эту книгу. Настоящий провал.

– Да не так уж это и странно, – отметил Парра. – Такова судьба поэтических произведений.

– И то правда.

– Он обращался с тобой хорошо?

– Да, – твердо ответил Висенте. – Но потом он ушел из нашего дома.

– А ты стал поэтом, как и твой отчим.

Это была шутка, которую Висенте воспринял с недоумением.

– Похоже на то.

– А твой родной папа – не поэт?

– Нет, отнюдь. Он адвокат, но теперь уже не работает по специальности. А как ты считаешь, это могло на меня повлиять?

– Что именно?

– То, что мой отчим, или, вернее, мой бывший отчим – поэт. Правда, я даже не знал, что он издал книгу.

– Тебе было известно, что он пишет стихи?

– Да, но я не придавал этому значения, – признался Висенте. – Я был в курсе, что он много читает и пишет стихи, а вот про книгу ничего не знал. К тому же, когда мы жили вместе, я не интересовался литературой. Она привлекла меня совсем недавно, когда я повзрослел, лет этак в пятнадцать.

Парра расхохотался, а Висенте посмотрел на свои ногти, словно намереваясь их обгрызть.

– Ну, в итоге мы всегда становимся похожими на людей, с которыми живем бок о бок, – сказал Парра. – На свою жену или мужа, на друзей, коллег, да хоть и на кошку. Вот я, например, с каждым днем становлюсь все сильнее похожим на Трумэна.

– Это твой кот?

– Никому не говори, что у меня есть кот.

– Почему?

– Не люблю распространяться о личной жизни, – заявил Парра, и в глазах его мелькнула ирония. – Сдается мне, в поэзии ты превзойдешь своего отчима.

– Спасибо, – улыбнулся Висенте. – Как знать, может, он уже вовсе не поэт. Он опубликовал что-нибудь еще?

– Не думаю. Но издав даже одну книгу, сразу становишься поэтом. Возможно, потом ты пожалеешь об этом, однако если выпустишь сборник стихов, навсегда превратишься в поэта – потому что уже «наследил».

– А вот если кто-то был твоим отчимом какое-то время, он останется им навсегда?

Парра немного помолчал, прежде чем ответить:

– Думаю, так и есть. Если хочешь – да.

Он закурил сигарету и успел сделать три быстрые затяжки, как вдруг подошла официантка и попросила погасить сигарету или уйти.

– Да я ведь иностранец, – пробормотал Парра вроде как на французском. – Не знал, что у вас запрещено.

– Мы не здешние, – добавил по-английски, и с не самым плохим произношением, Висенте.

Они дошли до проспекта Аламеда и попрощались. Висенте прошагал несколько кварталов, разглядывая окна зданий. Ему особенно нравилось гулять в это время суток, когда только что зажженные окна сообщали о чьем-то возвращении, а иногда вспыхивали одновременно два или три окна в разных частях здания. Висенте любил представлять себе бессознательно синхронизированные жизни.

На улице Санта-Исабель он присел на тротуаре под фонарем и стал читать «Парк Воспоминаний». В действительности Висенте не рассчитывал найти в сборнике подлинную поэзию, – скорее, какие-то следы, подсказки или намеки на что-то важное. Он принялся за чтение, как за работу с файлами, – продвигался медленно, то и дело возвращаясь к предыдущим стихам, словно опасаясь, что текст способен моментально измениться. Света ему хватало, но он все равно включил еще и фонарик мобильника.

Закончив чтение, Висенте подумал, что, по крайней мере, одно стихотворение ему очень понравилось. Вот оно:

Гарфилд[56]

Как только где-то рухнет самолет,

газеты наши сообщат,

а были там чилийцы?

Но это не волнует четырехлетнего

сынишку моего.

Он спросит, не погибли ль дети,

живущие, как он,

в стране детей,

как мертвые – в стране усопших.

Так размышляю я, по кладбищу бродя,

И видя, как сын мой мчится

к надгробию,

где множество записочек

и Гарфилд плюшевый

– свидетели осиротелости

родителей.

А мой сынишка

треплет Гарфилда покойного ребенка,

но вдруг игрушку он возьмет домой?

Однако сын молчит и водружает плюш на место,

и говорит: «Пока».

А мне неведомо,

с кем он простился –

с Гарфилдом, с надгробием,

а может, и с ребенком.

Висенте хватило двух-трех прочтений, чтобы запомнить текст. Хотя он не старался заучивать стихи, иногда случалось, что они без труда врезались в его память и оставались там, как мухи, случайно залетевшие в инсектарий. Стихотворение показалось ему красивым, сильно отличающимся от других. Впрочем, Висенте не был уверен в своей оценке, поскольку у него не выходил из головы образ четырехлетнего мальчика. Висенте предположил, что этот персонаж выдуман, хотя нельзя исключать, что у Гонсало есть сын. Конечно, в раннем детстве у Висенте была мягкая игрушка – кот Гарфилд, но вряд ли в стихотворении идет речь о пасынке.

Он спросил Карлу, сколько лет ему было, когда в их жизни появился Гонсало. Мать ответила – шесть, что совпадало с расчетами, ощущениями и воспоминаниями Висенте. Карла поинтересовалась, зачем ему это знать, а он сослался на простое любопытство. И задал вопрос – есть ли у Гонсало дети.

– Насколько мне известно – нет, – озадаченно призналась Карла. – Не думаю, что у него кто-то есть. Разве что ребенок появился совсем недавно.

– А может, и раньше был.

– Нет, раньше не было. А вот позже – не знаю, я давно ничего о нем не слышала. В любом случае, не думаю, что из Гонсало выйдет хороший отец.

– Почему же?

– Да потому, – ответила Карла. – Мне неведомо, были ли у него дети. Чистая правда. А почему ты его вспомнил?

– Да потому, – буркнул Висенте.

Ему не хотелось рассказывать матери о своей встрече с Гонсало. В последующие дни он много раз перечитывал «Парк Воспоминаний», почти всегда – лежа на матрасе в маленькой комнате. Мысль о том, что стихи написаны именно здесь, казалась ему то приятной, то тревожной. Он сомневался, стоит ли идти на занятия к Гонсало, хотя и сам не понимал причину своих опасений. Однако решение откладывал, перечитывая тексты снова и снова и в то же время сознавая, что готовит себя к встрече. Очень быстро Висенте стал рекордсменом по числу прочтений «Парка Воспоминаний», хотя, конечно, не знал и не мог знать этого.

В день семинара он встал пораньше, чтобы еще раз перечитать сборник, и даже просмотрел его в автобусе, словно второпях готовился к экзамену. Как раз тогда он вспомнил: ведь сейчас идет первая неделя занятий, и он едет в университет. Но в любом случае, курс Гонсало не предназначен для новичков – это был семинар по анализу литературного текста для студентов третьего и четвертого курсов. Продолжительные занятия, две пары подряд – всего три часа. Когда закончилась первая пара, Гонсало