Тень и Коготь - Джин Вулф

Толпе преграждали путь пятеро всадников верхом на дестрие с выгнутыми клыками, инкрустированными лазуритом. Облаченные в плащи и шлемы индантреново-синего цвета, верховые держали в руках пики с пылающими синим пламенем остриями, а лицом походили один на другого куда сильней родных братьев. Поток путешествующих разбивался о всадников, словно волна о камень: одни сворачивали вправо, другие – влево. Миг – и Доркас вырвали из моих рук. Тогда я обнажил «Терминус Эст», готовый срубить всех, оказавшихся между нами, и обнаружил, что удар развалит надвое, от плеча до бедра, мастера Мальрубия, безмятежно стоящего передо мной посреди невообразимой сумятицы, с Трискелем у ноги. Увидев его, я понял, что все это сон, и, даже спящий, сообразил, что прежде наставник являлся мне вовсе не в сновидениях.

Разбуженный перезвоном карильона с Колокольной Башне, я поспешил отшвырнуть в сторону одеяло. Настало время вставать, путаясь в одежде, бежать на камбуз, мешать котлы брата Кока, а заодно стащить и сунуть в рот колбаску – восхитительно сочную, брызжущую жирком, чуть подгоревшую колбаску прямо с жаровни. Пора умыться, пора обслужить подмастерьев, пора повторить уроки, заданные на сегодня мастером Палемоном…

Проснулся я в ученическом дормитории, однако все вокруг оказалось не так, совершенно иначе, чем следовало: глухая стена на месте круглого иллюминатора; квадратное окно там, где должна быть переборка; ряд узких, жестких коек исчез без следа; потолок слишком низок…

Тут-то я и пробудился от сна. Из-за окна тянуло запахами деревни – почти такими же приятными ароматами цветов и листвы, какими веяло сквозь бреши в полуразрушенной стене Цитадели со стороны некрополя, только смешанными с жаркой вонью конюшни. Вновь зазвонили колокола. Звонили с какой-то кампанилы невдалеке, призывая немногих сохранивших в памяти их веру к молитве о приходе Нового Солнца, хотя час был столь ранний, что старое солнце едва-едва сдвинуло с лица вуаль Урд, а деревенскую тишь не нарушало ничто, кроме звона колоколов.

Накануне вечером Иона обнаружил, что кувшин для умывания вместо воды наполнен вином. Для полоскания рта терпкий напиток подошел даже лучше, однако, чтобы ополоснуть лицо и пригладить волосы, без воды мне все же было не обойтись. Перед сном я сунул под голову свернутый плащ с упрятанным в самую середину Когтем, а сейчас, расправляя его, вспомнил, как Агия, пытаясь украдкой просунуть руку под клапан ташки, пристегнутой к поясу, сунула Коготь за голенище моего сапога.

Иона все еще спал. Как правило, спящие кажутся мне моложе, чем во время бодрствования, однако спящий Иона, наоборот, выглядел старше собственных лет – а может, просто был очень уж древен с виду: такие же прямые носы и ровные лбы я нередко замечал на старинных картинах. Не тревожа его, я засыпал золой тлеющий в очаге огонь и вышел наружу.

К тому времени, как я умылся из ведра у имевшегося при постоялом дворе колодца, улица перед нашим пристанищем ожила, утренняя тишина сменилась плеском копыт в лужах, оставшихся после ночного дождя, и звонким перестуком кривых, точно скимитары, рогов. Мимо двигалось стадо животных, превосходивших ростом взрослого человека, вороной либо пегой масти, косящих глазами в стороны из-под жестких, ниспадающих на морды грив. При виде стада мне вспомнилось, что отец Морвенны – гуртовщик; возможно (хотя навряд ли), это стадо принадлежало ему. Дождавшись, пока исполинские животные пройдут мимо, я пригляделся к едущим следом. Таковых – запыленных, совершенно обычных с виду людей, вооруженных увенчанными железными навершиями стрекалами длинней собственного роста, – оказалось трое. Рядом с ними, настороженно поглядывая по сторонам, трусили жилистые, беспородные с виду пастушьи псы.

Вернувшись внутрь, я велел принести завтрак. К завтраку мне подали хлеб, едва вынутый из печи, свежайшее масло, маринованные утиные яйца и чашку на совесть вспененного, щедро сдобренного перцем горячего шоколада. (Последнее, хоть я в то время этого и не знал, есть верный признак того, что мы оказались среди людей, живущих согласно обычаям севера.) Содержатель постоялого двора, плешивый карлик, несомненно видевший меня накануне вечером, за разговором с местным алькальдом, остался торчать у стола. Утирая нос рукавом, он живо интересовался качеством каждого из подаваемых блюд – хотя, сказать правду, все они были весьма хороши – и на все корки честил кухарку, собственную жену. Ко мне он обращался «сьер», но не оттого, что, подобно многим в Нессе, принимал меня за экзультанта инкогнито, а потому что в таком месте палач, карающая длань закона, – персона отнюдь не из последних. Подобно большинству пеонов, различий меж теми, кто превосходит его положением, он себе просто не представлял и более чем на одну ступень социальной лестницы вверх не заглядывал.

– Ну, а постель? Постель-то удобна? Одеял в достатке? Если что, мы еще принесем.

Рот мой бы набит до отказа, и посему в ответ я молча кивнул.

– Стало быть, принесем непременно. Трех хватит? А с тем, другим сьером вместе тебе удобно?

Я уж собрался сказать, что предпочел бы отдельную комнату (нет, вором Иону я не считал, но опасался, что Коготь может стать неодолимым соблазном для кого угодно, и, сверх того, спать вдвоем не привык), однако тут же подумал: не будет ли ему в таком случае затруднительно расплатиться за постой?

– Ты ведь придешь туда нынче, сьер? Когда дом замурованный взламывать будут? С кладкой-то любой каменщик справится без труда, но Барнох, люди слышали, расхаживает там, внутри, и, может, еще сохранил кое-какие силы. Может, даже оружие какое-нибудь себе нашел. Или, чего доброго, за пальцы каменщика кусит!

– В официальном качестве мне там делать нечего, но посмотреть, если будет возможность, приду.

– Там все соберутся. – Плешивый карлик потер руки. Ладони его скользнули одна по другой, будто намасленные. – У нас по такому случаю, видишь ли, ярмарка будет устроена. Сам алькальд объявил. Алькальд наш – он голова, деловой хватки ему не занимать. Вот возьми среднего человека: увидит он тебя здесь, у меня в трапезной, и о чем подумает? Да ни о чем! Ну разве что для казни Морвенны тебя нанять догадается. Но наш алькальд не так прост! Все примечает и сразу же видит, какая от чего может проистечь польза. Будь уверен, у него в голове вмиг целая ярмарка развернулась – шатры разноцветные, ленты, и жареное мясо, и сахарная вата, все разом. А по какому такому случаю? Ну так сегодня мы вскроем замурованный дом и вытащим оттуда Барноха, как барсука из норы! Уж это-то местных селян разогреет – со всей округи, за многие лиги сюда соберутся. А после посмотрим, как ты с Морвенной и с этим малым управишься. А завтра займешься Барнохом – каленое железо, так ведь у вас для начала положено? Ясное дело, кто же упустит такое зрелище! А послезавтра казнишь его смертью, и тут уж пора шатры убирать. Нечего людишкам-то зря здесь ошиваться после того, как растратят денежки, – чего доброго, попрошайничать примутся, или драки начнут затевать, или еще озорство какое. Большого ума человек наш алькальд: все у него продумано, ни одной мелочи не упущено!

Позавтракав, я вновь вышел наружу и собственными глазами увидел, как великие замыслы алькальда воплощаются в жизнь. В деревню валом валили крестьяне с фруктами, скотиной и отрезами домотканого полотна на продажу. Нашлось среди прибывающих и несколько автохтонов, несущих на ярмарку кто шкуры, кто гроздья неких черных и зеленых птиц, убитых крохотными стрелками, пущенными из серботаны. Тут я пожалел, что при мне нет накидки, купленной у брата Агии: плащ цвета сажи привлекал к себе слишком уж много любопытных взглядов. Подумав об этом, я решил было снова укрыться на постоялом дворе, но вдруг услышал слаженный топот множества марширующих ног. Звук этот был мне прекрасно знаком по строевым учениям гарнизона, расквартированного в Цитадели, однако, будучи изгнан оттуда, я его до сего дня ни разу еще не слышал.