Последняя жатва - Ким Лиггетт

Я ускоряю свой бег, и когда впереди показывается хлев, я вижу стоящую перед ним машину мисс Грейнджер. И два человека в длинных черных одеяниях силой вытаскивают из машины кого-то третьего.

Я машу рукой:

– Эй! Всем привет!

Подбежав ближе, я вижу, что черные одеяния – это сутаны. Ну, конечно… это священники-экзорцисты, присланные сюда кардиналом и архиепископом, которых я видел в церкви Всех Святых. Они вдвоем волокут Тайлера Нили к двери в хлев, и его тело корчится, точно кусок пластика, плавящийся в огне.

Из машины вылезает мисс Грейнджер, вытаскивая за собой Эли.

Та трясется и плачет:

– Пожалуйста, не надо! Зачем вы это делаете?

– Подождите! – кричу я и наконец добегаю до них.

– Клэй… помоги мне, – говорит Эли.

Священники-экзорцисты выходят из хлева. Эли вырывается и завывает, словно угодивший в ловушку зверек, но как только один из экзорцистов кладет руку ей на лоб, ее тело деревенеет, глаза закатываются. А из искривившегося рта исторгается звук, который можно услышать разве что в ночном кошмаре. Пронзительный то ли вой, то ли визг, полный муки. Он потрясает меня до глубины души.

Я смотрю, как священники затаскивают Эли в хлев, но теперь я знаю – это не Эли.

– Пожалуйста, не делайте ей больно. – Я пытаюсь войти в хлев вслед за ними, но мисс Грейнджер преграждает мне путь.

– Это делается для общего блага, – говорит она.

– Что здесь происходит? Кругом полно машин… приехавших отовсюду… и просто брошенных на дороге.

– Вероятно, это охотники за ураганами, желающие наблюдать такие катаклизмы вживую, – отвечает она, взглянув на грозные небеса. – Ведь это как-никак историческое событие, которое готовилось целых сто двадцать семь лет.

– Но куда подевались все остальные? О, господи, Умничка! – Внезапно я вспоминаю, зачем я ехал, и поворачиваюсь в сторону города, оставшегося позади.

– С ней все в порядке. Она сейчас в здании школы вместе с остальными. – Мисс Грейнджер берет меня за руки. – Я слышала о том, что случилось с Джесс… и о Ли. – Она смотрит на мои опухшие, сбитые в кровь костяшки. – Мне очень жаль, но совсем скоро все это закончится.

– Пора начинать! – кричит из хлева один из экзорцистов.

– Да, давайте начнем, – говорю я.

– Нет, Клэй. – Она качает головой. – Тебе нельзя присутствовать при экзорцизме.

– Что вы такое говорите? – Я пялюсь на дверь хлева. – Я не могу оставить Эли.

– Я не хочу, чтобы ты увидел ее такой. И сама Эли не захотела бы, чтобы ты увидел ее такой.

– Тогда что же я, по-вашему, должен делать? – Я с трудом сглатываю. – Просто торчать здесь и ждать?

– Молись, – говорит она, сжав мое плечо, после чего входит в хлев и запирает за собой дверь.

Я стою перед входом в хлев, уставившись в красную землю и прислушиваясь к доносящимся из хлева ужасным звукам – должно быть, это вопят читающие молитвы экзорцисты, а также Тайлер и Эли.

Я бегом огибаю хлев, как и в ту ночь, когда я видел, как Эли вылезает из брюха убитой коровы, и, прижавшись лицом к грубо оструганным доскам, смотрю в щель между ними, но вижу только черные сутаны экзорцистов. Эли истошно кричит от боли. Нет, я не могу этого вынести… не могу вынести своего собственного бессилия, своей неспособности хоть как-то ей помочь.

Небо тяжело вздыхает, и я думаю: может быть, мисс Грейнджер права? Я ни разу не молился с тех самых пор, как умер отец, но сейчас готов попытаться, ведь моя молитва может помочь Эли. Я сделаю все что угодно, лишь бы все это поскорее прекратилось.

Я отрываюсь от дощатой стены хлева и иду в то единственное место, которое еще кажется мне понятным.

На пшеничное поле. Туда, где все это началось. И где должно закончиться.

Я иду и иду, раздвигая колосья, и вопли становятся все тише и тише, пока мне не удается притвориться перед самим собой, будто это просто шум ветра, который обдувает равнины, расстилающиеся вокруг. Над моей головой слышится низкий ропот грома. Я смотрю вверх, на небо, на собирающиеся над хлевом массы свинцовых туч. Внезапно меня охватывает страх за душу Эли.

– Ты этого хочешь?! – ору я, обращаясь к небесам. – Хочешь, чтобы я встал на колени?

Я падаю на четвереньки, и мои пальцы зарываются в тучную, плодородную землю, в ту самую землю, за которую наши предки продали наши души… продали свою собственную плоть и кровь.

– За это?! – истошно кричу я, чувствуя, как по лицу моему текут горючие слезы. – Неужели вы позволите, чтобы дьявол забрал Эли вот за это?

Над хлевом сверкает молния, и я чувствую, как волосы на всем моем теле встают дыбом.

– Я слышу тебя. Я чувствую тебя, – взываю я к Богу; мой подбородок дрожит, тело ослабело. – Прости, что я отвернулся от тебя после того, как умер мой отец. Прости, что я смотрел и не видел. Ты давал мне силы, ты меня уберег. Я прошу – дай мне второй шанс. Я не упущу его. Ты еще будешь мною гордиться… вот увидишь. Но мне нужна твоя помощь прямо сейчас. Там сейчас находится девушка… – Я оборачиваюсь к хлеву, окутанному кромешной тьмой. – Девушка, без которой мне не жить. Эли. Я знаю, ты оберегал и ее. Но мне очень нужно, чтобы ты изгнал из нее дьявола. И чтобы она вышла из этого хлева живой. Мне необходимо, чтобы она вернулась, вернулась ко мне. Я не могу сделать это без нее. Она – это все, чего я когда-либо желал. Исполни это, только это, и я никогда больше в тебе не усомнюсь. Я женюсь на ней. Прошу тебя, верни ее мне такой, какой она была прежде. Возможно, это мой последний шанс. Наш последний шанс. – Я крепко зажмуриваю глаза и шепчу: – Я взываю к крови. Я взываю к крови. – Резкий ветер хлещет меня по лицу. Здание хлева скрипит. Небо словно истошно вопит. – Я взываю к крови. Я взываю к крови. – Я повторяю это снова и снова, пока вопли не стихают. А когда я открываю глаза вновь, мне кажется, что сквозь тучи пытается пробиться то ли золотой, то ли серебряный свет.

Я уверен, что это Бог. Он услышал меня. Если этот крохотный лучик света может пробиться сквозь тьму, возможно, мы спасены. Мы все.

Я провожу ладонями по голове, сцепляю пальцы на затылке и смотрю на небо и на золотой свет, побеждающий тьму.

Я радостно смеюсь.

Это чудное оклахомское небо – глядя на него, уверует любой. Даже я.

Свет струится на окружающую меня пшеницу, и все вокруг становится похожим на золотые поля.

Я бросаюсь бежать обратно, к хлеву для искусственного осеменения, и мое сердце колотится от предвкушения.

Дверь хлева со скрипом отворяется, и я останавливаюсь. Не смея даже дышать.

Из хлева выходит Эли. Она выглядит иначе – мне кажется, будто с ее плеч сняли тяжелый-тяжелый груз.