Я люблю.Бегущая в зеркалах - Мила Бояджиева

В лаборатории быстро смекнули, какие перспективы формирования полноценных арийцев открывает «эффект Пигмалиона». Тему глубоко засекретили, автора упрятали в психушку, документы экспериментов, по-видимому, уничтожили. Но это уже мои личные домыслы на основании обрывков дневниковых записей Майера. Как уж он выжил и сумел заполучить свои тетрадки — не знаю. Тебе он, видимо, рассказывал больше.

— К несчастью, в приюте для престарелых, обхаживая этого старика, я пропускал мимо ушей его бредни. Можно лишь предположить, что эти тетрадки черновики поэмы, оставленные среди школьных бумаг его ученика — сына домохозяйки, которого Майер натаскивал по химии. Видишь — здесь и конспекты ученика из заданий по школьной программе. Кто же из секретных служб мог предположить, что этот выдающийся ученый считал себя великим поэтом и кропал по ночам пространные опусы, да еще с легкомыслием гения, вписывал в поэтические строфы химические формулы, явно наслаждаясь затеей «зашифровки»…А потом, полагаю, Майера так активно «лечили», что он действительно свихнулся, стал считать себя другим человеком и исчез из поля зрения Служб. У него часто «путешествовала голова» — то есть он воображал себя совсем в другой жизни и нес невозможный бред. Я не вслушивался в бормотания умирающего. Хотя, нет — припоминаю забавный рассказик про Бони и Клайда — собак переделанных в обезьян! Я-то думал, что это очередная фантазия старика…

— Собаки, действительно, были! — подтвердила Ванда. — Он упоминает, что взял двух щенков добермана… Ты думаешь, Готл, это все действительно так? Что-то мнесейчас кажется… Понимаешь, пока я копалась в документах, выискивая по капельке какой-то смысл, решала шараду — у меня был энтузиазм искателя клада из детской книжки или домохозяйки, рассматривающей картинку в журнале под рубрикой «Найдите, где же прячется убийца?» А сейчас…

— Не трусь, коллега Леденц! У нас с тобой главное в руках. Надо только работать и работать. Что скажешь об препаратах МЛ и М2? В какой области искать аналоги? — подбодрил жену Динстлер.

— Я покопалась в новой научной литературе и кое-что выудила, — Ванда развернула журналы. — Наш Майер опередил науку на полстолетия. С первого взгляда, в его формулах все как будто просто. Что-то вроде молекул ДНК, которые невозможно синтезировать, пока, во всяком случае, но можно выделять из живых организмов. Однако сама методика получения совершенно не отработана… В нашей лаборатории был один человек, полуиндеец по происхождению, который считался асом в этой проблеме. За него там держались обеими руками…

— Кто он, этот твой индеец, где его найти? Точные координаты. Если это то, что нам надо — мы купим его!

— Готл, мне иногда кажется, что ты теряешь ощущение реальности и становится страшновато. Ставка сделана на очень темную лошадку, настолько темную, что порой начинаешь сомневаться, есть ли она вообще= — нахмурилась Ванда.

— Фрау Леденц, вы свободны. Не стоит портить свое сенсационное сообщение бабским нытьем… Однако, хочу заметить, коллега, что мне приглянулись ваши ножки… Поэтому, вам, видимо, придется провести честно заработанный перерыв непосредственно в спальне, — строго заметил доктор…

…Ванда знала далеко не все. Ей просто не положено было знать тот рискованный поворота событий, который во многом предопределил судьбу их начинания, подстегивал неуемного Динстлера.

Все началось с забавной встречи, состоявшейся в придорожном кемпинге на подступах к Сен-Антуану. Еще в апреле, когда начала закручиваться строительная компания новой клиники и фирмы медооборудования в разных концах света получили заказы от директора некого клинического центра «Пигмалион», Динстлеру позвонили. Мужчина, представившийся как сотрудник крупной фармакологической корпорации Феликс Рул, предложил господину директору встречу на предмет обсуждения возможного сотрудничества. Динстлер несколько удивился, что свидание было назначено в отеле, но когда по указанному адресу он обнаружил третьесортный кемпинг, из тех, чьи дощатые бунгало разбросаны в зарослях придорожного кустарника, затея показалась ему слишком уж сомнительной.

Красный «мерседес» начал разворачиваться, намереваясь поскорее убраться восвояси, но человек, внезапно появившийся из боковой аллеи, чуть не кинулся под колеса автомобиля, отчаянно «голосуя». Динстлер затормозил и приоткрыл окно.

— Господин директор? Я — Феликсл Рул. Жду Вас! — обратился к нему мужчина, вовсе не похожий на дешевого коммивояжера, навязывающего свою продукцию. Высокий, поджарый, лет сорока пяти, в добротном темном костюме и очках, поблескивающих металлической оправой — скорее учитель частной гимназии или колледжа. «Понятно, что за птица. Хоть сейчас на научный симпозиум. Спецслужбы или мафиози», — соображал Динстлер, следуя за незнакомцем в уединенное бунгало. Комната, казалось, давно не проветривалась — спертый воздух с привкусом прокисшей еды и сигаретного дыма застоялся за плотно закрытыми окнами. Пестрые нейлоновые занавески, плетеная, сильно пострадавшая за время долгой тяжелой службы, мебель, низкая софа под стеганым цветастым покрывалом — именно так, по мнению Динстлера, выглядят дешевые номера для свиданий.

— Извините за обстановку, в которой будет происходить наша встреча. Вы поймете, что мы вынуждены избегать людных мест, — улыбнулся Рул. — Нет, господин Динстлер, не бояться вам нечего — я здесь один и не совершенно безвреден. Говоря «мы» я имею ввиду организацию, которую представляю. Признаюсь сразу — это отнюдь не медицинская фирма, но и не спецслужбы, в причастности к которым, как я догадываюсь, вы меня подозреваете. Мое имя, скорее отсылает вашу память к литературному персонажу, чем означает реальное лицо. — Рул пододвинул гостю кресло, сел напротив, демонстративно положив руки на стол. — Прошу уделить мне полчаса: я полномочен сообщить вам нечто важное.

Однако Динстлер и не думал проявлять беспокойства, удобно расположившись в скрипучем жестком кресле.

— Я намерен выслушать вас, господин Рул, кого бы вы не представляли и как бы не звучало ваше подлинное имя. Прежде всего — мне нечего бояться: ни государственных, ни человеческих законов я не преступал и не намерен. И конечно же, меня гложет любопытство — чем вызван интерес вашей «организации» к моей скромной персоне? Насколько я знаю, мне нечем заинтересовать ни «покупателей», ни «продавцов» сенсаций, — он закурил, ища глазами пепельницу. Рул, как любезный хозяин, принес из кухни и поставил на низкий пластиковый столик зеленое стеклянное блюдце.

— Вы явно скромничаете, Динстлер, вам удалось провести пару серьезных профессионалов, потративших массу времени, чтобы обнаружить тот деревянный ящичек, который преспокойно стоял на чердаке вашего дома. Вы явно хотели сбить со следа лиц, охотившихся за этими документами Вот видите — я сумел вас удивить, милый доктор! Но я не за этим пригласил вас и поэтому — все по порядку.

Предположим, существует некая организация, очень древняя и очень могущественная, в задачи которой входит, грубо говоря, регуляция мирового прогресса — научного, общественного, нравственного. В каком направлении спросите Вы? — В позитивном, отвечу я с настоятельной категоричностью, если под конечной целью исторического развития подразумевать выживание человечества как вида и его нравственное совершенствование. Принято считать, что эту миссию выполняет Господь Бог, сохраняя позицию невмешательства в дела людские, то есть не регламентируя свободное волеизъявление человечества. Нравственные же законы, как предполагается, изначально заложены в душу каждого смертного его Отцом и Создателем. Но что же мы видим вокруг? — Свободные люди, забыв о своем предназначении, истребляют друг друга, растрачивая лучшие силы ума и тела, природные ресурсы, экономический и технический потенциал на совершенствование и тиражирование орудий уничтожения. И тогда мы — люди, не утратившие этих высших ориентиров, протягиваем руку помощи заблудшим, помогая им избежать катастрофических, а может быть непоправимых последствий того, что они называются прогрессом. Мы — «санитары цивилизации».