Башмаки на флагах. Том 4. Элеонора Августа фон Эшбахт - Борис Вячеславович Конофальский

Лёйбниц, он даже помахал пальцем, мол, нет-нет-нет. — Генерал фон Эшбахт или кавалер Фолькоф фон Эшбахт. Мы настаиваем на любом из этих обращений. Иная форма обращения недопустима.

«Верно, уж больно свободно надумал говорить этот горец, никак ровней себя возомнил».

То, что его так дерзко перебили, конечно, Шнойсу не понравилось, и ещё ему не понравилось, что его поучали и осадили немедля на глазах у всех присутствующих, но советник стерпел, зло поглядев на Лёйбница, чуть помолчав, чуть пожевав губами, он наконец согласился с замечанием, поклонился Волкову и продолжил:

— От лица граждан земли Брегген мы пришли вас просить о том, чтобы вы дозволили жителям города Мелликон начать восстанавливать свой город, а иным жителям нашей земли в торговле по реке не препятствовать. То будет знак миролюбия!

— Ах вот вы о чём? — сказал кавалер. — Значит, знак миролюбия?

— Откажите, скажите, что сейчас вам о том говорить нет возможности. Что вопросы эти пусть они внесут в протокол и согласно номеру в списке будем их рассматривать, — зашептал Крапенбахер. — И не раньше, чем важные для нас.

У Волкова не было ни малейшего сомнения, что опытный юрист знает, что говорит, он кивал ему, давая понять, что слышит его, что согласен с ним, но он уже сказал, что сам будет принимать решения. И главное, он хотел иметь дело, хотел разговаривать с тем, кто сможет принимать решения, а не с этим советником-пустословом. И поэтому кавалер спросил:

— А прибыл ли с вами первый консул земли Брегген Николас Адольф Райхерд?

Шнойс чуть помялся, делая вид, что не понимает, к чему этот вопрос, но потом ответил:

— Господин ландаман изволит прибыть через пять дней или чуть более того.

— Прекрасно, — произнёс Волков. — И мой ответ на вашу просьбу будет таков: как только первый консул земли Брегген прибудет сюда для переговоров, так тотчас жителям города Мелликон будет дозволено восстановление своего города, а всем иным жителям торговля по реке возбраняться не будет. Сочтите это знаками моей кротости и миролюбия.

Кажется, этот ответ не понравился Шнойсу, он хотел ещё что-то сказать, но тут встал Крапенбахер и сказал:

— Господин генерал фон Эшбахт свой ответ дал, иных вопросов сегодня решать не станем, уж извините, господа, поздно уже, ночь на дворе. Вопросами протокола займёмся завтра, прошу вас господа, быть к шести утра тут же.

Господа делегаты ушли, а Лёйбниц, глядя им вслед, говорил Волкову:

— Играете ли вы в шахматы, господин генерал?

— Нет, но видел, как играют, — отвечал Волков.

— Первый ваш ход был неплох. Их первый консул хотел, чтобы вы его подождали, теперь-то, я думаю, придётся ему поторопиться.

— Да, — соглашался с ним Крапенбахер, — неплохо вы ему ответили, но когда приедет их ландаман, вам придётся выполнить своё обещание, разрешить им всё это.

— Придётся, — произнёс генерал. Он был согласен на такую мелочь, лишь бы всё шло хорошо.

Теперь нужно было дождаться Райхерда. На том первый день переговоров и закончился.

Два следующих дня прошли в сплошных советах и заседаниях. И оба дня ушли только на согласование списка вопросов, которые будут обсуждать стороны, на обсуждение регламента и протокола.

Нет, сам генерал не ходил на встречи, но это вовсе не значило, что он был свободен. Он только и делал, что ждал у своего шатра вестей от юристов и брата Семиона, которые с рассвета и до заката, лишь с перерывом на обед, почти беспрестанно спорили с делегатами от кантона. То и дело юристы прерывали прения для того, чтобы обсудить с кавалером какой-то вопрос и тут же вернуться к переговорам. Лишь к вечеру второго дня сторонами был утверждён список обсуждаемых вопросов и их очерёдность.

А генерал уже устал от всего этого.

— Уж очень быстро вы остыли, господин генерал, — глядя на него с порицанием, говорил ему Крапенбахер. — Дело ведь только начинается.

Волков понимал это. Нет, конечно, эта работа была намного легче, чем руководство военной кампанией — там-то на тебе лежала огромная отнесенность и волнение за свою собственную жизнь — но и эта работа была тяжела. Иссушала, словно зной, к концу дня уже и понимать, что тебе говорят, не всегда получалось. Приходилось просить подтвердить тебе только что сказанное, заставлять себя вслушиваться эти слова и понимать их смысл.

«Чёртовы стряпчие! Может, и берут они себе столько денег потому, что и к вечеру, после целого дня болтовни и писанины, в отличие от прочих людей сохраняют ещё какой-то рассудок. Да, наверное, тем и берут!».

Ему, всю жизнь не без оснований почитавшему себя умным, такое было не под силу. И он рад был, что Мильке нашёл ему таких изощрённых людей.

«Чёрт с ними, пусть берут себе двадцать шесть талеров в день, мне самому на составление одного протокола переговоров понадобилась бы неделя, да и то, это если бы я додумался, что мне этот протокол надобен».

А на следующий день к обеду, когда он думал, как выгнать от себя юристов и пойти к столу, так к нему пришёл посыльный от делегатов и сообщил, что первый консул земли Брегген Николас Адольф Райхерд для переговоров прибыл, и посему господа переговорщики напоминают ему о его слове насчёт дозволения восстанавливать город и торговать по реке.

Лёйбниц и Крапенбахер дружно замотали головами:

— Пусть сам пожалует, тогда будет ясно, что к нам расположен. И не делает нам одолжения.

— Нет, — не соглашался генерал, — уже то, что он приехал через два дня, а не через неделю, как обещал, говорит о его заинтересованности. Не будем цепляться к мелочам.

— Да как же нам не цепляться к мелочам, ежели всё дело наше состоит из всяких мелочей, так по мелочи, по мелочи они и отгрызут себе немалый кусок от ваших интересов, — говорили ему юристы чуть не в один голос.

Но генерал был непреклонен и дал посланцу такой ответ:

— Ну что ж, раз господин первый консул прибыли, то пусть всё будет, как я обещал. А раз уже прибыл ландаман, в таком случае завтра поутру можно будет и начать дело. Угодно ли будет господину первому консулу завтра приступить?

— О том мы вам сообщим, как только он даст нам знать про это, — отвечал посыльный.

— Я буду ждать.

Он видел, что юристы не очень довольны его мягкостью и тем, что сразу он дал горцам то, чего они просили, и что кавалер слишком уж вежлив по отношению к ландаману и вообще не придерживается протокола и их плана. Но у него был свой план, в который он никого