Башмаки на флагах. Том 4. Элеонора Августа фон Эшбахт - Борис Вячеславович Конофальский

не посвящал, и именно его Волков считал приоритетным, хотя и занесённые в протокол вопросы генерал считал важными.

Именно один такой вопрос и встал неразрешимым противоречием в первый же час переговоров на следующий день.

— Тот лес, что случайно именуется Линхаймским, хотя селение Линхайм находится на другом от леса берегу реки, должен быть передан во владение господина Эшбахта навеки без всякой сатисфакции, — прочитал Лёйбниц, как только началось заседание.

— Отчего же, — воскликнул сразу один из делегатов, выражая притворное удивление, — по какому такому праву?

— Мы как раз рассчитываем на сатисфакцию, — говорит другой и выхватывает из папки бумагу, — вот у нас на тот лес и смета имеется, — он помахал бумагой в воздухе, — сорок тысяч десятин отличного леса, ствол к стволу, здесь всё посчитано, и как раз всё дерево возле реки, его и таскать не надо, срубил, бросил в воду и продал с великой прибылью, если по чести, то и попросим мы немного, за весь лес всего две тысячи гульденов, коли в ваших папских душах осталась правда, так вы о том и спорить не станете, так как леса там на все три тысячи, это не считая валежника, дров, угля и дёгтя, что можно добыть с его остатков.

— В папских душах! — едко повторил Лёйбниц, делая на том ударение. Мол, вы слышали, как он это произнёс.

— Нелепость! Нелепость сия меня смешит! — вслед своему коллеге возражал Крапенбахер, вставая с места. Он-то как раз на «папские души» внимания не обратил, он говорил по существу. — Отчего же господин кавалер Фолькоф фон Эшбахт должен платить вам деньги?

— А отчего же не должен, когда такую ценную безделицу к своим владениям присоединит? Должен.

— Нет, не должен.

— Да почему же не должен? — восклицал один из людей земли Брегген. — Это же какие деньжищи огромные!

— Да потому и не должен, что это кавалер Фолькоф фон Эшбахт тут на вашей земле сидит, а не вы на его, вот поэтому и не должен! — резонно намекал Лёйбниц на победы генерала.

Начались прения и вскоре стали жаркими, причём все шло хоть и в рамках видимой вежливости, но меж собой, так чтобы оппоненты не слыхали, юристы стали именовать противников разными эпитетами, такими как: мошенники хотят… подлецы считают… жалкие воры… эти трактирные жулики думают… И никаких сомнений в том, что противная сторона промеж себя именует его людей как-нибудь так же, у кавалера не было.

И все, кто был на этих переговорах, этой словесной игрой вдруг увлеклись, и отец Семион, который сначала робко, но потом всё смелее стал делать весьма дельные замечания, и присутствующие с обеих сторон офицеры, который стали посмеиваться и даже хлопать в ладоши на удачные выпады своих представителей, и даже совсем молодые люди, такие как прапорщик Максимилиан Брюнхвальд, который, находясь при знамени, даже рот открыл от интереса к происходящему.

И лишь генерал, который воспринимал эти прения больше как торги на рынке и был абсолютно спокоен, вдруг заметил, что таким же спокойным остаётся смуглое, тяжёлое, словно из камня рубленное лицо ландамана. Кажется, господина Райхерда тоже не сильно волновали столь азартные споры. Он сидел, сцепив на животе пальцы своих больших крестьянских рук, сидел молча и спокойно, и лишь глаза выдавали в нём некоторое внимание к происходящему.

«У, дьявол крестьянский, и бровью не поведёт. Видно, плевать ему на этот Линхаймский лес. Кажется, и не заботит он его совсем, как и всё остальное, уж очень самоуверен, впрочем, это показное. Да, это показное, иначе приехал бы он, как и обещал, через неделю, а не через два дня, просто хитрит».

Кавалер вздохнул. Да, с таким человеком будет ему непросто.

Глава 39

Когда требования горцев за лес в результате прений снизились до тысячи флоринов золотом, Волков едва заметно махнул рукой. Нет, он не согласился, он велел адвокатам перейти ко второму вопросу, оставив вопрос с лесом нерешённым.

— Вопрос номер два, — зачитывал адвокат Лёйбниц, — кавалер Иероним Фолькоф фон Эшбахт желает, чтобы его рожь, его овёс, его ячмень торговались в земле Брегген беспошлинно.

— Беспошлинно?! — тут же возмущался один из переговорщиков. — А сколько будет той ржи, и того овса, и того ячменя? Может, под видом своего овса нам купцы господина Эшбахта будут продавать весь овёс, выращенный в округе? А мы его без пошлины будем обязаны принять?

— Ограничения! — поддерживает говорившего его товарищ. — Пять тысяч пудов всякого товара из трёх названых.

— Пятнадцать, — начинает торг Крапенбахер.

— Пятнадцать?! — кричит переговорщик. — Это слишком, тогда просим принимать в земле Ребенрее наш лес тоже без пошлины.

— Сие невозможно, — вразумляет крикуна Крапенбахер, — кавалер Эшбахт не может отменить вам пошлину, наложенную герцогом сеньором Ребенрее, кавалер фон Эшбахт может говорить лишь за своё поместье.

— А зачем же мы тогда с ним разговариваем? — задавался вопросом горец.

— Затем, что это он на вашей земле стоит лагерем, а не вы на его, — снова напоминал горцам Лёйбниц.

Но горцы были неуступчивы в переговорах, так же, как и в бою.

— Тогда пусть он на своей земле даст нам построить пристань, — заговорил самый старый из делегации. — Пристань дать — это в силах кавалера, тут герцог не нужен.

Адвокаты посмотрели на кавалера: соглашаться? А тот едва заметно помотал головой: никаких им пристаней. И сказал:

— Я построю сам пристань; коли надо будет, скажите, что дам им построить у реки амбар.

— Кавалер Фолькоф фон Эшбахт не позволит строить у своей земли пристани, но дозволяет купцам земли Брегген поставить у его пристаней амбар.

— Но амбар тот будет большой, — сразу согласились горцы. — И ещё господин фон Эшбахт пусть у пристани продаст земли, чтобы мы там могли построить навесы для леса пиленого, для бруса и тёса.

Лёйбниц и Крапенбахер посмотрели на Волкова. Тот в ответ им кивнул: пусть.

— Эта пожелание приемлемо, — озвучил вердикт Крапенбахер. — Запишем, что будет для купцов Бреггена большой амбар у реки и хорошее место для склада леса.

На этом договаривающимся сторонами было решено сделать перерыв на обед.

Ему пришлось обедать с адвокатами, век бы их не видать. Успели уже надоесть ему. Въедливые, злые, неумолкающие. Но вопросов было столько, что иначе и быть не могло. Ему за этим обедом пришлось больше говорить, чем жевать. А эти двое всё не унимались, да ещё и поп к ним в их болтовне присоединился. Так, не получив никакого удовлетворения от еды, после обеда снова собрались на условленном месте. Собрались и снова начали говорить, говорить, говорить. И вся эта